Дневник ангела
Шрифт:
Неужели я совершил ошибку?
Возможно ли такое?
Но к чему думать об этом, - разве тело имело право жить? Нет, не имело. Разве я не совершил то, что должен был совершить нормальный человек? Да, я совершил нормальный человеческий поступок. Оно хотело меня победить, оно хотело убить меня. Оно повзрослело, а - я? Значит, оно предало меня. Ведь у меня не было ничего, кроме нашей любви. Оно изменилось, оно изменило мне и поэтому я и убил его. Ведь оно было в ответе за нашу любовь!
Я совершил нормальный человеческий поступок.
Стыд или чувство вины? Нет. Возможно, -
– Напрасно ты идешь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...
И он сел на песок, потому что ему стало страшно.
Потом он сказал:
– Знаешь... Моя роза... Я за неё в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У неё только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира...
А.де Сент-Экзюпери "Маленький принц".
*
Недавно, ещё в конце февраля, когда мне уже стало казаться, что Работа осталась навсегда там, в безвозвратном прошлом, о ней напомнили мне телефонным звонком из 110-ого отделения милиции, - я был вызван для дачи показаний по делу об убийстве тела, к следователю.
Я подготовился. Мысленно нарисовал зловещий портрет потенциального врага, которым был обязан стать этот самый, пока ещё неизвестный мне, но уже внушивший некоторый ужас, следователь.
Но настоящий ужас я испытал, когда вошел в милицейскую комнатку номер 24, на втором этаже; ужас: следователем оказался скучного вида усталый служака, чем-то напомнивший мне даже актера Мягкова (фильмы "Служебный роман", "Ирония судьбы..."). В очках, в штатском. Он улыбался и задавал настолько глупые и беспомощные вопросы, что порой мне опять хотелось кричать: я! это я убил! Я чувствовал себя то - Раскольниковым, (еще шаг - и вот она, инициация - тюрьма, суд, ссылка) то - Аблеуховым, (о, великая и непостижимая мозговая игра). Но - нет.
– Я любил.
– Так. А как Вы думаете, кому могло понадобиться её убить?
– Ее? Не знаю... может быть, случайно? Они недавно купили новый компьютер. А как убили?
– Застрелили. Зачем Вам знать?
– А вдруг можно спасти? Тело сейчас в больнице?
– Так. Вот Вам (он посмотрел в бумаги) двадцать семь лет, неужели Вы не понимаете...
Далее он понес какую-то воспитательную околесицу, из которой, я впрочем, все-таки смог выяснить, что тело нашли несколько месяцев назад у подъезда его же дома, что убили его нестандартной пулей из неизвестного пистолета, что пуля, войдя в глаз, прошила насквозь череп, но что, вероятно, преступник, скорее всего не профессионал, однако, сделал правильную ставку на оглушительный грохот работающего рядом парового копра, поэтому выстрела никто не слышал... Воспитание же свелось к тому, что "в двадцать семь лет пора бы уже знать, если выстрел в глаз в двух шагов..." ну, и прочее, прочее, прочее, - подробности были известны мне более чем.
Я понимал, что следователь в конце концов догадается: убийца был близким знакомым тела. Догадался ли? Я
– ...И ваши личные отношения Вы будете решать потом, возьмите себя в руки. Я понимаю Вас, у меня двадцатилетняя дочь, у нее, знаете ли, тоже, любовь, там...
Что он несет? Они что спятили все?! Убито тело, умное, доброе, красивое, я любил его, а они... Что они делают? Зачем?
– ...Она тоже читала Толкина и ходила даже туда, как его?
– Нескучный сад.
Что он опять несет? Причем тут его дочь? Или это такой особый метод? Или он придумал эту свою дочь, чтобы разговорить меня? Тогда мне надо быть начеку. Он пока лишь брал разбег. Сейчас он начнет атаку, вдарит, и я признаюсь во всем. Он профессионал. Уважаю. Что ж, вперед.
– ...А Вы часто бывали в Нескучном саду?
– Да, там я и нашел свою любовь.
– Так. А кто вас познакомил?
Так мы поговорили ещё минут сорок о чем-то малосущественном. Что-то он фиксировал в своих бумагах, что-то - нет. Потом он попросил меня расписаться на листах с показаниями, подписал мне пропуск и сказал, что позвонит после. На том мы расстались. Жаль.
*
Я соскучился по "Александрине". По летящей ритмике, по игре тонкой кружевной вязи, - вероятно, "Вивисекция" была ошибкой. Только теперь я это понимаю, - "Вивисекция" - лишь желание сбежать от себя, не более того. Но от себя не сбежишь - все равно: я одинаковый везде.
Соскучился по тому единственному, что - люблю. В последнее время я частенько валял дурака. То делал вид, что меня интересуют проблемы политики и даже - геополитики, то корчил из себя мистически озабоченного патриота, то интеллектуала-пофигиста. Делал вид, что ненавижу православие, а на самом деле - мне плевать на него, как и на любую другую религию. Морочил людям головы какими-то педерастическими теориями. Рассуждал о философии, о национальных вопросах. Может быть - потому что почти не встречал людей, интересы которых в искусстве ли, в политике ли - были схожи с моими.
А я и по сей день считаю Г.
– Х.Андерсена лучшим зарубежным писателем. Его сказки дали мне больше, чем все Фолкнеры-Мопассаны-Гете вместе взятые.
И "Котик Летаев" Андрея Белого и по сей день для меня является эталоном прозы ХХ-ого века.
Мне никогда не нравился ни Достоевский, ни Горький, ни Цветаева, ни Бунин, ни Ахматова, ни Пастернак, ни Булгаков, ни Набоков, ни Бродский. Солженицына и Лимонова я вообще писателями не считаю.
Но мои вкусы просты.
Я люблю тихую и мягкую красоту.
Как музыка "Би Джиз". Пресная, постная, серая. Но прежде всего нежная, не-грубая. Я могу простить кому-то отсутствие изысканности, но присутствие грубости я не прощаю никогда. Грубое для меня как бы не существует. Срабатывает "пожарный щит". Я могу обидеться на грубость, если вовремя не успею закрыться.
Обиженный, я забываю об этике.
Впрочем, с грубостью лучше вообще не связываться. Мое сердце глухо к некрасивому и неказистому. Я не люблю зверей. Они страшные. Меня бесят шумные массовые игры, коллективные развлечения. На бары и казино я готов сбрасывать бомбы.