Дневник армянской мусульманки
Шрифт:
– Осторожнее, – просила Лилит, когда мы пытались донести Карину.
– Дети, что случилось? – спросила нас наша соседка Айлин. Она была ереванской азербайджанкой, поэтому мало кто позволял детям общаться с ней. По нашему району о ней ходило множество «хороших» слухов. Никто её не любил, кроме мужчин, которые постоянно отшивались возле неё.
– Ничего, – сказал Тигран, и мы продолжили везти Карину. Айлин смотрела на нас с сочувствием.
– Сейчас, ес ко цават танем^3, – произнесла Лилит, пытаясь
– Давай я открою. – Длинные шоколадные женские руки, потянулись к ключу.
Я взглянула, чтобы узнать, кто это, – Айлин. Она помогла нам открыть дверь, и мы провели Карину в гостиную, где и уложили на диван. Боль девочки не знала предела, она вся горела.
– Нужно приложить лёд, – сказала девушка, присаживаясь на корточки рядом с нашей сестрой. И мы с Тиграном побежали принести его.
– Будет немного больно, но полегчает. – С этими словами, она начала прикладывать лёд к телу Карины.
Девочка начала кричать и рыпаться от боли. Её крики были слышны на соседних улицах, настолько было ей плохо. Она не могла пошевелиться, всё тело ломило и горело.
– Девочки, что происходит? – спросила вошедшая в гостиную тётя. Мы все взглянули на неё, а после – на Карину, которая завыла от очередной нахлынувшей на неё боли. Тётя подбежала к дочери и велела Айлин уйти в грубой форме.
– Уходи, и чтобы я больше не видела тебя рядом со своими детьми, – сквозь зубы процедила тётя. Айлин взглянула на Карину, затем на тётю. А после встретилась со мной взглядом, пока я рассматривала её шоколадные кудрявые волосы, пухлые губы и тёмно—серые глаза.
– Я лишь хотела помочь, – произнесла она, смотря в глаза тёти. Айлин встала и направилась к выходу, я смотрела ей вслед. Она ушла и даже не обернулась.
Мы с Лилит продолжали плакать. Я немного успокоилась, мои судороги прекратились. Тётя сделала нам перекусить, сама она ничего не ела и не пила. С поникшим взглядом смотрела в одну точку и думала о чём—то. Боли Карины немного уменьшились, и она заснула. Я вспоминала с ужасом, что было сегодня, и понимала, что навсегда запомню этот день, как самый ужасный в моём светлом детстве.
– Останетесь сегодня у меня, – сказал папа, зайдя в наш дом.
– Нет, – сказала тётя, – мы пойдём домой.
– Сегодня лучше туда не идти, нужно, чтобы он побыл один и подумал над своим поступком. Это же не первый раз, когда он поднимает руку на тебя?
Тётя замолчала. Разговор взрослых проходил на кухне, но, сидя в гостиной, мы прекрасно всё слышали.
«Видимо, они забыли закрыть дверь», – подумала я.
– Он впервые поднял руку на детей… – наконец произнесла тётя и замолчала. Мы с Тиграном и Лилит слушали разговор взрослых, затаив дыхание.
– На детей впервые, а на тебя – нет, и это будет продолжаться
– Неважно, мы и так доставили тебе хлопот, – хмыкнула, – прости, что это всё видела Нармин. Я хотела, чтобы дети вышли, но он потребовал, чтобы они остались и видели всё.
– Ничего, если что, ты только скажи.
– Хорошо.
– Я сейчас принесу новое полотенце, можешь пойти искупаться. А я пока детей накормлю.
– Нет—нет. Мы пойдем к моей тёте, она живет здесь неподалёку.
– Это которая живет в двух километрах отсюда? Я вас отвезу.
– Нет, не нужно. Я возьму такси. Лучше останься с Нарминэ: сегодня был тяжёлый день для всех нас.
– Хорошо. Да, ты права, день и вправду был тяжёлый.
– Дети, пойдёмте, – произнесла тётя, заходя в гостиную, где мы сидели возле спящей Карины. Тигран с Лилит встали и помогли матери поднять сестру.
– Давай мне, я её отнесу, – сказал папа, взяв Карину на руки.
– Спасибо, – тихо произнесла тётя.
– Им луйснес, я сейчас прийду, только провожу тётю до машины и вернусь.
– Хорошо, пап.
Они вышли, закрыв за собой дверь. Это был первый раз за все годы, что я оставалась одна в квартире. Папа пришёл быстро, как и говорил: проводил до машины и сразу вернулся.
– Им луйснес, как ты? Дочка.
– Хорошо, пап, а ты?
– Я тоже, потому что рядом ты, ангел мой.
Я обняла его и шёпотом сказала ему: «Я люблю тебя, пап». Мне показалось, что он не услышал, потому что я сказала очень тихо, но любящее сердце услышит всегда.
– И я тебя люблю, мой луйснес.
Я редко говорила папе о своих чувствах, не знаю почему. Но после этого дня я каждый день признавалась ему в любви и говорила, как сильно он мне важен.
– Пап, а ты же никогда меня не оставишь? – спросила я во время готовки ужина.
– Ду им луйснес, как я могу тебя оставить? Ты же мой свет среди всей этой тьмы.
После увиденного в тот день мне было очень важно знать, что папа всегда будет со мной.
– Ты из-за сегодняшнего задаёшь такие вопросы? – догадался папа.
– Мх, – я кивнула головой.
– Дочка моя, просто у дяди не выдался день. Он очень переживает о сделанном, он признал, что был не прав. Не бери в голову.
– Пап, а разве это нормально, чтобы мужчина бил свою дочь до такой степени и жену?
– Конечно, нет. Таких нельзя и мужчинами назвать, – сказал папа, подняв меня на руки и отводя к окну.
– Значит, дядя – не мужчина? – спросила я, отпрянув от плеча отца и взглянув в его глаза.
– Он мужчина, он ударил один раз, всякое бывает в жизни, моя луйснес. Он просто не выдержал, у него проблемы на работе, и тут ещё это. А врать же не хорошо, ты же знаешь.