Дневник Беспамятства
Шрифт:
Но есть одно но…. Марио постоянно проверяет мои мышцы. Да, я немного мягка. Но я уютная! А Марио мучает меня в зале и контролирует питание! Я даже отказалась от своей любимой “паста аль вонголе”!
Но когда Марио снова со мной – я готова приседать всё утро и день, и есть только шпинат! Ах, дорогой дневник! Я так счастлива !
Суббота. Красный день календаря.
Надоел.
Нет, дорогой дневник, задолбал!
Марио меня задолбал! Сегодня у меня критические дни. Я хочу есть пасту и шоколад, запивать это всё Барбореско или Бароло, смотреть Гарри
Марио … он не понял…
Какие мужчины бесчувственные ! Жестокие!
Я хочу к мамееее!
Четверг.О пользе истерик.
Дорогой дневник! Сегодня я хотела бы поделиться с тобой одним наблюдением.
“Как правильно срежиссировать истерику, чтобы получить результат". Для моей внучки останутся ценные записи, чтобы она не набила шишек, как её бабушка в молодости (это я про себя? запуталась что-то).
Знаешь, дорогой дневник, мне кажется, что девушка, перешагнув рубеж 25 лет, резко умнеет. Моё наблюдение.
Ну, продолжим про истерики. В моей семье на сцены и драмы у женщин было табу. Отец, когда слышал хоть малейший намёк на повышенный тон мамы или сестры, сразу пресекал его одной фразой: «Ой, только не надо этой вашей бабской дури!». Наблюдая ребёнком неэффективность и многозатратность энергии на «бабский крик», я привыкла использовать любые другие ресурсы, но только не обычную истерику.
Но в Италии у меня случился культурный шок. Однажды я стала свидетельницей ссоры моей сестры и Фабрицио, её мужа.
Моя сестра, воспитанная мамой в лучших традициях славянской покорности и уважении к хозяину дома, спокойная, как зимняя бескрайняя степь Поволжья, вдруг заорала на Фабри, за то, что он не снял обувь у порога.
Фабри всегда спорил с Алиной по поводу обуви: «У нас, итальянцев, так не принято, мы не Азия, как вы!» . Сколько раз Алина просила, умоляла, объясняла, доказывала, что это негигиенично – ничего не помогало! Тем более, когда в доме маленький ребёнок, который ползает по ледяному (ещё одна боль моей сестры) мраморному полу и тащит в рот весь мусор. В очередной раз, Фабри, завалившись в уличной обуви на диван, включил телевизор, не обращая внимание на мольбы моей сестры снять кроссовки.
И тут случилось чудо! Алина вырвала из рук мужа пульт, со всей яростью грохнув его о мраморный пол, и начала так орать на Фабрицио, используя все подслушанные ею ругательные слова (ну совсем не серьёзные, по моему мнению, если сравнивать с хлёстким русским матом), что ошарашенный Фабри сел на диване, потом покорно встал, вышел в коридор, снял обувь и убрал её в шкаф.
Никогда больше он не забывал этого делать. Никогда.
Вспомнив удачный опыт сестры, я попробовала проиграть сцену ревности с Лучано. И, не поверишь, дорогой дневник! Я была близка к оргазму! Из меня вышли брань, крик, обида, злость и всё , чему я не находила слов, но что меня угнетало! Я размахивала руками, рыдала, и, словно актёр театра абсурда, наслаждалась вниманием! А что Лучано? Он был в шоке. От меня он не ожидал такого «выхода цыганочки»….
Да… приятное чувство …. Но моя ошибка была в том, что я стала использовать это оружие слишком часто. И только расставшись с Лучано (этого имени не должно быть в моем новом дневнике!)
Потом-то сестра объяснила мне главный принцип истерики и сцен, чтобы добиться результата, а не испортить отношения.
«Плохо, что ты не любила читать в юности, – вздохнула она,–тогда бы ты прочитала Андреа Моруа «Письма к незнакомке» и четко усвоила правило: сцену надо планировать и разыгрывать, как по нотам. Это же увертюра, а не какофония! Вступление: тихо жалуются скрипки. Затем раскрывается тема: следует взлёт , вступают другие инструменты, несутся выше и выше, не давая слушателю опомниться. Он подхвачен потоком твоей музыки, то есть сцены – истерики! У слушателя перехватывает дыхание и он умоляет вас прервать это! Нужно обязательно эффектно закончить: гром! вступают басы! Бьют барабаны. Бах! Тишина, снова плачут скрипки, но уже нежнее, и всё заканчивается умиротворяющим звуком флейты» . – выдохнула сестра, уставшая как дирижер, управляющий симфоническим оркестром.
И добавила:
“Первое правило. Тщательное планирование. Ты должна правильно выбрать место и время сцены. Позаботиться о реквизитах. Зачем бить тарелку “Вилерой и Бох”, когда можно с большим эффектом треснуть о стену икеевскую посудину или убогий сервис свекрови?
Правило два. Ты всегда должна знать, чего хочешь. Бой должен быть закончен твоей победой: твой партнер обязан пообещать не делать что –то, не знаю, раскаяться; ну, по крайней мере, заняться лучшим сексом за сезон. Не знаешь за что бороться – не трать золотой запас истерик.
Правило три. Редко! Очень редко! Ты знаешь, что Наполеон был близок и дружен со своими солдатами и генералами? Но иногда и их надо было ставить на место. Он всегда дожидался правильного времени. Планировал свою истерику, как важную битву и только после этого отдавал приказ своему адъютанту принести “ту самую треуголку”. Во время сцены, в момент её кульминации, Наполеон эффектным жестом бросал свою треуголку, яростно топтал её и рвал. Очень эффектно." – задумалась сестра, явно набрасывая сценарий своей будущей истерики, – "Но делал он это только раз в год! Запомни!”
Я схватила свой дневник (не тебя, а тот с единорожкой) и на последней странице сделала запись: «Обязательные книги для прочтения» : Андрэ Моруа и про жизнь Наполеона.
Я сыграла много фальшивых нот, и слишком много нервов потратила зря, прежде чем достигла мастерства в истериках. Но практика – наше всё !
В учебе я потеряла Лучано. Что ж, теперь я поняла: не велика жертва! У меня есть Лигурийский бог – Марио. С ним я пока кошечка… НО готовлюсь к прыжку. Теперь я выжидаю, чтобы не растратить золотой запас истерик и сцен, как научила сестра.
Понедельник. Признание в любви городу.
Дорогой дневник!
Прости, долго не делилась с тобой. С Марио у нас было необыкновенное путешествие! На выходных мы ездили на Французскую сторону.
Какое же благо – жить на границе Италия–Франция!
Если честно, я не понимала раньше в каком раю теперь живу. Когда шесть лет назад моя сестра вышла замуж и переехала в Санремо, я презрительно фыркнула.
Маленький городишко в трех часах езды от Милана и пяти – от Рима. Когда-то здесь выращивали цветы для всей Европы и России, и теперь пустые теплицы, словно осколки битой посуды, разбросаны по невысоким горам, сползающих к морю.