Дневник – большое подспорье…

Чуковская Лидия Корнеевна

Его высокая оценка записей имела большое значение для Л. К., которая считала Маршака своим учителем. Мнение Маршака подвигло ее на продолжение работы в том же жанре. Следующей ее работой, сделанной на основе дневника, стали трехтомные «Записки об Анне Ахматовой», над которыми она работала начиная с 1966 года и до февраля 1996-го.

На основе своего дневника Лидия Корнеевна составила выборку о Борисе Пастернаке, напечатанную в журнале «Литературное обозрение» (1990. № 2, с. 90–95) и в сборнике «Воспоминания о Борисе Пастернаке» (М., 1993).

Дальнейшие публикации из дневника печатались лишь посмертно. Тут надо назвать «Ташкентские

тетради» (М.: Согласие, 1997, с. 343–515), записи об Анне Ахматовой, сделанные в первые месяцы после ее похорон «После конца: Из “ахматовского” дневника» (Знамя. 2003. № 1, с. 154–167). Позже были напечатаны «Полгода в “Новом мире”», а также «Иосиф Бродский», «Александр Солженицын» и «“Софья Петровна” – лучшая моя книга». Все эти публикации, появившиеся сперва в журналах, вошли в последний том ненумерованного Собрания сочинений Лидии Чуковской (Из дневника. Воспоминания. М.: Время, 2014).

В настоящую публикацию вошли записи, отобранные под другим углом – это впечатления от читаемых книг, записи о литературных событиях, общие взгляды на обстоятельства жизни, судьба авторских работ в советских и зарубежных издательствах, мысли о своем дневнике и его предназначении. Большое место в дневнике занимают портреты современников.

Все публикуемые дневниковые записи печатаются впервые. Сохранено написание названий книг, газет, журналов, учреждений с прописной буквы, как у автора.

Дед (отец Л. К.) пишется то со строчной, то с прописной буквы, тоже как у автора.

Для удобства читателя бесспорные сокращения развернуты без угловых скобок. Многочисленные инициалы упоминаемых лиц даны с фамилиями в списке сокращенных и уменьшительных имен, а иногда в тексте дневника в квадратных скобках. См. также указатель имен.

СПИСОК СОКРАЩЕННЫХ И УМЕНЬШИТЕЛЬНЫХ ИМЕН, ЧАСТО УПОМИНАЕМЫХ В ТЕКСТЕ:

АА, А. А. – Анна Андреевна Ахматова

А. Д. – Андрей Дмитриевич Сахаров

А. И. – Александр Исаевич Солженицын

Б. Л. – Борис Леонидович Пастернак

Ваня – Иван Игнатьевич Халтурин

Геша – Герш Исаакович Егудин

К. И. – Корней Иванович Чуковский

Люша – Елена Цезаревна Чуковская

Н. Я. – Надежда Яковлевна Мандельштам

С. Э., Сарра – Сарра Эммануиловна Бабенышева

С. Я. – Самуил Яковлевич Маршак

Туся – Тамара Григорьевна Габбе

Фина – Жозефина Оскаровна Хавкина

Фрида – Фрида Абрамовна Вигдорова

Шура – Александра Иосифовна Любарская

Э. Г. – Эмма Григорьевна Герштейн

Благодарю Л. А. Абрамову, Л. А. Беспалову, Е. В. Иванову и М. А. Фролова, прочитавших рукопись и сделавших мне ряд полезных замечаний. Сведения, сообщенные М. А. Фроловым для примечаний, отмечены в ходе изложения.

Елена Чуковская

«Дневник – большое подспорье…»

17/XI 38. Марксисты много писали о зависимости идеологии от корысти. О, как они правы.

«Буду думать так, потому что так мне удобнее и спокойнее». «Заткну уши».

(Но разве ты не слышишь кожей?).

«Буду думать так, потому что иначе окажется, что моя жизнь нечиста, неправа».

Буду подгонять мысль к ответу, потому что иначе ответ, опровергаемый

фактами, полетит к чертям собачьим, а мне без него неуютно. Он утешает меня. Он делает меня стойким, сильным, даже гордым. Как мало людей, которые имеют мужество стать выше собственной выгоды – хотя бы в мыслях. Не материальной выгоды – моральной. Как дорого ценят люди душевный комфорт. Душа во что бы то ни стало хочет чувствовать себя праведницей.

Впрочем, цепляется человек и за материальный комфорт – и даже, конечно, в первую очередь. Столовая карельской березы. В кабинете гостям: «это павловский диван». Если позволить себе додумать мысль до конца – ту, которая непринужденно растет из окружающих фактов – и, главное, если иметь смелость дать ей наименование, назвать ее словами – хотя бы себе самому – куда денется душевный уют? И диван?

30/IV 39. «Человек – система, замкнутая на себя». Об этом часто мы говорили с Гешей [1] . Это так, конечно; этому меня нечего учить. Но всё, что на земле прекрасно – искусство, любовь, лейтенант Шмидт – все возникло из героической попытки человека преодолеть замкнутую систему. Трагические поражения на этом пути – Блока, Маяковского, Толстого – оставляют после себя великие победы искусства.

1

Геша – Герш Исаакович Егудин (1908–1984), математик, друг М. П. Бронштейна и Л. К. Чуковской еще с довоенных времен.

В любви на этом пути только поражения, пожалуй. Но не всегда. И поражения даже, грустные, горькие – как они создают человека, помогают постигать себя, людей, мир. Крупность человека рождается из его попыток установить связь с миром – любовью ли, жертвой, поэмой ли, проповедью.

30/X 39. Долосы. Мирон [2] не встретил меня в Ялте, как мы условились.

Из гостиницы я позвонила наверх, в Долосы.

– У Левина температура 39 с десятыми, – ответила мне дежурная сестра. – Обострение.

2

Мирон Павлович Левин (1917–1940), критик, поэт. О нем см. Приложение «Из пояснений 1966 года»; а также: Лидия Чуковская. Прочерк. М.: Время, с. 2009, с. 146, 147, 164–167, 315–320.

А он хотел показать мне горы и сосны. Какие-то особые места, где валуны во мху и сосны низкорослые, японские.

Горы, горы, машина трудно идет вверх. И вдруг на каком-то повороте внизу открывается синева цвета неба за плечами у Мадонны Litta. Это море.

Синее небо вверху, синее море внизу, а между ними сосны. Но не японские, а скорее финские, мачтовые.

Прозрачность. Густая синева. Тишина. И нисколько не нарушая синевы и тишины, навстречу машине вдруг выбегает санаторий. Это белые домики, опоясанные широкими балконами. Балконов множество, они под парусиной, там видны люди, но тишина остается ненарушимая. Голосов человеческих не слышно. Я вглядываюсь, ища на балконах глазами Мирона, хоть и понимаю, что при 39° он наверное лежит в палате.