Дневник чудотворцев

Агсин Атум

Сейчас погода держалась по-летнему замечательная. Солнышко совершенно не напекало, жара ещё не брала верх над ветряной прохладой. Облака медленно проплывали над океаном зелёной растительности, окружающей практически весь продолжительный путь почтовых сообщений Вятской губернии. Добротные сосны, раскидистые ели, устанавливающие мир теней над таёжными землями, где-то встречаются целые осиновые массивы, безмолвно прорастающие, словно каменные колонны, а где-то поднимаются чёрно-белые берёзовые рощи с кудрявыми ветвями, радуя глаз путника своей зелёной теплотой.

Петру и здесь было всё знакомо. Домом его был не только Вяткинский городок, но и все эти заливные луга,

цветущие поля и чудная лесная тайга, раскидывающая своё великолепие на тысячи вёрст вокруг. А не так давно он захаживал по этим живописным метам, изучая метр за метром, скорее больше из любопытства, чем из-за научного интереса, а может быть, причина прогулок была и вовсе совершенно в другом, ведь именно здесь порой они устраивали встречи вместе со своей возлюбленной невестой, прячась вдали от постороннего глаза под покрывалами гостеприимного леса. И глухое повторяющееся раз за разом «ку-ку» серенькой невзрачной кукушки казалось совершенно гармонирующим и таким прелестным звучанием, что кругом была голова, и земля уползала куда-то из под ног, отчего спиной начинаешь ощущать мягкую перину травяного ковра и в ноздри ударяет аромат неведомых цветов и спелых ягод. А рядом она. Светлая, улыбчивая, словно весна. Её необычайный образ сокрыт так глубоко в сердце, что никто никогда его там не разыщет, и даже сам профессор Сапожковский. На что, конечно же, и надеялся юный Петр.

Дилижанс тем временем совершенно не медлил, и уверенно преодолевал версту за верстой, унося путешественников вглубь сибирского континента. Путь предстоял долгий и совершенно не лёгкий. Пункт назначения на первом этапе – укрепление Бухтарминское, откуда путешественники начнут отчёт для экспедиционной кампании, где и находится тот самый таинственный Камень. Но чтобы добраться до назначенного места предстояло преодолеть около двух тысяч с половиной вёрст, сквозь леса, болота и горную местность, и всё время в одной и той же бричке. Сапожковский рассчитал на путь до Бухтармы с запасом в целый месяц, естественно с учётом необходимых остановок и пополнения запасов. Пётр прекрасно знал маршрут: через Пермь на юг к Троицку, а далее вдоль Казачьей Линии до Омска, от Омска до Семипалатинска и так до Бухтарминска. Путь не малый, но он должен стать для Петра чем-то совершенным.

Кучер, он же почтальон, был мужиком на вид самым простым. Бритое лицо, глубоко посаженные маленькие глазёнки. Был он из вотяков, справно служивших на государственной почте. Его, также как и Петра, мало забавляли излишние разговоры, и больше всего он интересовался лошадями, постоянно находящиеся у него перед носом, а также качество дороги, по которой предстояло держать курс. Вдобавок ко всему, его просто наняли на временную службу, и заводить какое-то близкое общение с людьми высокочинными было бы несколько неправильным.

Дорога вела ровно, лишь изредка попадались весомые булыжники, которые с ловкостью кучер-почтальон объезжал, направляя тройку в нужном направлении, отчего естественно путников недурно сотрясало, хотя, казалось, даже это не могло сбить со своих мыслей Сапожковского. Он продолжал что-то упорно зачитывать в своей увесистой записной книжке, иногда чиркая карандашом какие-то необходимые и известные только ему одному заметки. На что Пётр совершенно не обращал ни малейшего внимания. Тишина его манила больше, чем пресловутая болтовня. Тем более что с таким человеком как Борис Борисович не может произойти никакая светская задушевная беседа, так, по крайней мере, думалось самому Самарину.

Распластавшись на сиденье, кое-как занимая удобную позу, среди наваленного склада вещей и почтовых

коробов с корреспонденцией, Пётр продолжал рассматривать яркие краски природных красот. Мысли о родном доме не переставали его покидать буквально с первых же минут езды, а уже теперь, когда перед глазами стали мелькать видимо одному ему неизвестные деревеньки с перекосившимися крышами и с зарастающими мхом отсыревшими оградками, наводили какую-то чрезвычайную тоску, но такую не противную, а скорее больше окрылённую. Юный путешественник получил величайшую возможность и честь, и теперь оставалось наслаждаться.

Вот уже добрались до Слободского, а кругом совершенно ничего не менялось и оставалось всё тем же близким. Пыль прибивалась от тяжести колёс, поднимаемая бешеной прытью лошадок. Несколько часов пути позади и первая остановка была очень кстати. Путники наконец-то смогли размять затёкшие конечности, особенно Пётр, которому такие дальние поездки были в диковину. Но показывать свою утомлённость профессору он не посмел, поэтому ловко принялся помогать разгружать почтальону посылки. Сапожковский же уверенными шажками направился к станционному смотрителю, словно в гости к давнему знакомому. Двери распахивал сам, и скомандовал сейчас же принимать почтовый груз и запрягать новую тройку. Видно было, что Бориса Борисовича знавали и в этих местах, где задерживаться он не очень то и хотел. Хотя скорее это связано больше с его запланированными сроками путешествия. Ни одна минута не должна была быть потеряна. Всё приказанное профессором утвердительно было исполнено, и, заполучив дополнительной порции посылок, экипаж тронулся по прежнему курсу.

Снова пересекли плодотворную реку Вятку, скрипя ободками по ветхому мостику, кое-как перекинутому через тихие воды грациозной матери этого края. Нельзя было не проводить её взглядом. Свежий ветерок проносил сквозь кузов экипажа запахи сухостоя, сырости и свежей рыбы, переполняя окружение сладкой палитрой ароматов богатства этой земли. Будто на прощание покачнулся дилижанс, завершив переезд через мост, очутившись на другой стороне, где снова под колёсами оказался всё тот же притоптанный нескончаемыми переездами грунт.

Собственно, что касается самого дилижанса, то он принадлежал как раз самому Сапожковскому. Его же он для путешествия предоставлял на пользование почтовых служб. Личная карета авторской работы, видимо была одним из очередных подарков его приятелей из научных кругов. Изящные контуры и витиеватые изгибы, напоминающие фольклорную роспись узорами, на деревянных элементах, преображали её в чудо человеческого искусства, а металлические детали, начищенные до блеска, из дали можно было перепутать со сказочной колесницей. Такой транспорт вмещал в себя куда большее количество самой разнообразной поклажи, за имением дополнительного грузового вместилища позади кузова, называемого горбок, где по особым случаям на запятках размещаются гайдуки. Багаж размещался и на крыше кузова, аккуратно перетянутый старым брезентом и пенькой. При этом карета давала возможности экономии казённых денег, выделенных Академией на организацию экспедиции.

Дело подошло к обедне, и на очередной остановке путники заскочили в один из придорожных трактиров маленького поселения, видимо выстроенного именно здесь по специальному маршруту профессора не совсем зря. И после нескольких часов молчания Борис Борисович, наконец, развязал свой учёный язык.

– Сегодня пройдём ещё семьдесят вёрст и заночуем в посёлке Осокино. Там проживает мой хороший знакомый, он готов выделить нам две комнатушки на ночлег, а наутро снова направимся в сторону Перми.