Дневник Дельфины
Шрифт:
У Фредерика был недовольный вид. Ну и пусть! Я слишком боялась, что он все-таки проговорится. Хотя он поклялся. А если мама узнает о несчастном случае, она станет меня расспрашивать, а я не хочу, чтобы она узнала, как я виновата, о нет, не хочу, не хочу!
Я захлопнула дверь перед носом месье Обри и вернулась к маме. Она открыла глаза. Казалось, она счастлива, на ней было ее самое красивое домашнее платье, белое с воланами, и стол был накрыт по-праздничному. Вышитая скатерть, красные свечи, бутылка шампанского — конечно, подарок от Фредерика, который всегда нас балует.
Мне очень хотелось
Но, сбежав туда, я все равно не смогла заснуть. Я и не знала, что бывают такие долгие ночи!
Если мне удавалось задремать, мне снился один и тот же сон: Бернадетта падает и я падаю вместе с ней. Все сбегаются туда, наклоняются — Дюдю, доктор, Жюли, учительница, месье Барлоф… Да-да, месье Барлоф тоже! Но никто не хочет помочь мне, и я все падаю, падаю, падаю…
Глава III
ВИНОВАТА
Что за день! Наше непослушание обернулось катастрофой! Это настоящая драма, и все о ней говорят, даже в газетах пишут. Только моя мама не в курсе дела.
В каком-то смысле хорошо, что доктор еще не разрешал ей выходить на улицу, а то она точно отправилась бы за мной в Оперу, она любит так делать, когда время ей позволяет. А теперь, когда меня назначили на роль Галатеи, она наверняка бы захотела зайти за мной. Она так мной гордится, так в меня верит! Именно поэтому я не могу сказать ей правду. Она бы слишком огорчилась. Я надеюсь, все как-нибудь уладится, Бернадетта выздоровеет, и все забудется. И тогда я ей скажу. Я никогда от нее ничего не скрывала, но на этот раз дело уж очень серьезное, так что — не теперь, пока еще нельзя.
Сегодня утром мама была встревожена: кажется, я кричала во сне. Ничего удивительного, ведь всю ночь меня преследовали кошмары. Какие-то предметы, жесты, лица, все искаженное, принимающее чудовищные формы и размеры.
Например, ключ, который был выше меня, а потом месье Барлоф, как всегда, восхитительный, он спрашивал, счастлива ли я, что танцую с ним. Но он тоже был гигантского роста, и я чувствовала себя раздавленной, потому что мне казалось, он существует в каком-то другом, не моем мире, полном света… А потом Бернадетта — как она катится по крыше, как неподвижно лежит, а внизу, будоража весь город, воет сирена «скорой помощи»… А потом — мама, мама такая красивая в своем нарядном белом платье с воланами… И лицо Фредерика, перед которым я захлопнула дверь… Ах, да! Во сне я была еще несчастнее, чем наяву!
Я встала, умылась, выпила шоколад, но он показался мне невкусным.
Мне хотелось успокоить маму. Хлопоча по хозяйству, она разговаривала со мной. Она надеялась поскорее выздороветь, чтобы снова начать работать и чтобы получше заняться мной: опять приходить за мной в Оперу, беседовать с моими преподавателями и так далее.
Я сказала ей, что пусть она лучше лечится и будет
— Спасибо, моя дорогая, но мне необходимо работать.
— Почему?
— Нам это нужно, — сказала она. — Надо платить за твои занятия, твои уроки. Если ты хочешь стать настоящей звездой, нельзя ничего упустить.
А я тогда ответила:
— Ничего, мамочка… Когда я вырасту… Тебе тогда не нужно будет работать, я буду зарабатывать на нас обеих!
Мама засмеялась и добавила:
— А пока, к счастью, у нас есть Фредерик. Думаю, он хорошая нянюшка. Интересно, что бы мы делали без него?
— Знаешь, мне кажется, обошлись бы как-нибудь!
Но мама настаивала:
— Он так хорошо к нам относится, разве ты не видишь? Он же очень тебя любит!
— И тебя тоже! — не сумела удержаться я.
Мама смущенно улыбнулась, не зная, что на это сказать. Я наконец допила свой шоколад. У мамы в руках был большой конверт: даже болея, она ухитрялась выполнить работу.
— Вот я кладу рядом с твоими вещами конверт, — сказала она. — Передай мадемуазель Пижон, что я смогу выйти через неделю и что я очень рассчитываю на место, которое она мне обещала. А пока она может прислать мне еще бумаг, которые я перепечатаю дома.
Так я поговорила с мамой, которую должна была успокоить любой ценой. Мне нужно было держаться, как обычно, и даже казаться более счастливой, чем обычно, — из-за того, что месье Барлоф выбрал меня.
Когда с завтраком было покончено, я заторопилась в школу: чтобы увидеть девочек и узнать новости. Уходя, я от всего сердца поцеловала маму, но смотреть ей в глаза все-таки не смогла!
Только я открыла дверь, чтобы выйти, появился Фредерик. Он нес завернутый в шелковую бумагу пакет, от которого весьма аппетитно пахло. Казалось, он забыл о своей вчерашней неудаче.
— Горячие круассаны! Горячие круассаны! — закричал он весело и помахал веревочкой, будто это палочка дирижера.
Я тихонько ему напомнила:
— Не забудьте: вы поклялись!
— В чем?
— Насчет несчастного случая. Вы поклялись ничего не говорить маме.
Я взяла один круассан и бегом спустилась по лестнице, добежала до автобусной остановки на Архиепископском мосту, села в автобус. Водители и кондукторы меня знали и останавливались еще до того, как я успевала помахать им.
Я вышла, как обычно, у Оперы, но вместо того, чтобы идти прямо в театр, пошла в «Европа-Секретариат». Это — компания, на которую работает мама.
Я спросила мадемуазель Пижон — секретаря дирекции, и поскольку служащие меня знали, меня сразу же проводили к ней.
Кабинет мадемуазель Пижон всегда переполнен. Но она сразу же поздоровалась со мной и спросила, что нового у мамы.
— Она выйдет на работу через неделю, но если вы можете дать ей опять что-то сделать дома…
Мадемуазель Пижон протянула мне конверт с пачкой документов для перепечатки и сказала:
— Я так и знала, уже все приготовила. Но скажи своей маме, чтобы она не волновалась, я нашла для нее место, которое ей понравится. Секретарем на половину рабочего дня в одном издательстве. Это на Университетской улице, недалеко от вашего дома. Она сможет больше заниматься тобой.