Дневник дизайнера-маньяка
Шрифт:
Недавно мы совершили героический поступок: вытащили с антресолей неподъемную папку со старыми картинками и рисунками. Груда воспоминаний из прошлой жизни — мои студенческие работы и иллюстрации знакомых художников, нарисованные для детского журнала, где мама работала худредом. На обратной стороне многих картинок — пометки, свидетельствующие о том, что они побывали в типографии: числа, проценты, увеличение-уменьшение, «номер такой-то», «обложка», «разворот»...
Тогда это были просто картинки, сделанные для детского журнала. Некоторые нарисованы за ночь, чтобы заработать на бутылку. Другие
Среди прочих нашлась работа художника Миши, которую я сохранила на вечную память. Потому что на ее примере я впервые в жизни что-то поняла о том, как надо работать.
Художник Миша был странным созданием. Он путешествовал по всей стране и везде, где останавливался, немедленно начинал работать иллюстратором. Этим и жил. Картинки ему давали делать всегда и повсюду. Потому что он обладал двумя фантастическими качествами: во-первых, мог нарисовать что угодно в любом стиле, а во-вторых, никогда никого не подводил и всегда брал работу, независимо от того, сколько на нее давали времени, будь то плакат за ночь или разворот к обеду.
За это ему прощались некоторые особенности его характера. А характер у него был очень необычный!
В свободное от работы время Миша пробовал на себе все, что можно, и делал своими руками все на свете. Он гнал из самых неожиданных субстанций (от гуталина до таблеток) самые немыслимые вещества, ел и пил их, колол в вены и мазал на лоб, чтобы посмотреть, что получится. С этой же целью он покрыл себя наколками во всех местах, до которых хоть как-то мог дотянуться. Он делал из подручных материалов все — от кукол до причудливых музыкальных инструментов. При этом проявлял невероятную изобретательность: замачивал линейки в соляных ваннах, травил какие-то пластинки из экзотических металлов кислотами или пропитывал воском и масляной краской брезент и обдирал его потом деревяшками, пока он не становился похож на замшу.
Все это наложило отпечаток и на его внешний вид. Миша был странным типом, которого периодически передергивал нервный тик, он мало говорил, а иногда часами играл на самодельных инструментах, издававших нестандартные звуки. Юмор его был не менее странен. Порой он просыпался утром весь в синяках и совершенно не помнил, что было ночью...
Миша обрадовался, ему нравилось караулить наш дом, потому что там было много интересных вещей, вроде офортного станка, с которым он любил поиграть.
Он пришел в первый же день вечером и сообщил, что будет нас сторожить. Мы собирались не спать и готовиться к выставке. На словах это означало, что всю ночь мы будем творить и вершить великие дела. На практике же — валять дурака до утра.
Миша уселся в уголке, свернул косяк и выкурил его сам, делиться с детьми не стал, буркнув что-то вроде: «Я же вас караулить пришел, брысь отсюда!» Потом он разгреб на покрытом метровым культурным слоем столе местечко, где едва умещался альбомный лист. Вытащил из своей сеточки слегка серую бумажку, коробку школьных цветных карандашей и ленинградскую акварель. И начал работать. Скривившись на неудобном стуле, опершись одним локтем на краешек стола.
Всю ночь Миша просидел в своем уголке, не поднимая головы. За его спиной веселился народ, орала музыка, падали стулья и люди. Над ним проносились мухи с приклеенными к спине перышками из подушки, в сантиметрах от него слетали с верхних полок книги, через его руку, наступая на работу,
Под утро мы устали. Извели довольно много бумаги. Не нарисовали ничего дельного и даже испортили несколько давно начатых плакатов, потому что не могли сосредоточиться и что-то покрасили криво. Нас окружал ужасный беспорядок, по всей комнате была разбросана грязная посуда, палитры, бумажки, ножницы...
А Миша к пяти утра встал, аккуратно положил в сеточку свою бумажку и тихо сказал: «Ну, я пойду посплю, мне к обеду картинку сдавать».
Тут мы решили поинтересоваться: «Ты что-то там нарисовал вообще? А покажи?»
И Миша достал из своей сеточки картинку и положил ее на диван.
Нам стало стыдно. А также понятно, что на самом деле означает «рисовать всю ночь».
Картинка эта теперь висит у меня на стене. На вечную память о первом уроке жизни, благодаря которому до меня дошло, как надо работать.
Звезда и смерть креатив-директора
Хенрик был обычным, в меру замученным арт-директором, перебравшим почти все большие компании в городе. После шестого места работы особо привлекательных для него вариантов не осталось, и он начал понимать, что перемены теперь возможны только к худшему. В последней (нашей) фирме он трудился уже третий год, тонул в рутине, изнывал над скучными заказами и мечтал о повышении по службе, но никто не считал его работы выдающимися, и карьера не продвигалась.
Однажды он сидел в офисе темной ночью и горевал: на столе лежало срочное задание, к завтрашнему утру нужно было писать концепт. Всю неделю он откладывал дело на потом, так как всякий раз подворачивалось что-то более интересное, теперь же до сдачи оставалось каких-то десять часов, и в голову ничего не приходило. Хенрик вышел покурить на лестницу, где встретил админа с нижнего этажа. Тот, выслушав трагическую историю, отсыпал собрату по несчастью кокаина. Окрыленный наркотиком, Хенрик за два часа написал потрясающий концепт, потом завершил несколько незаконченных проектов. Начальство было в восторге от новых идей и хорошо сделанной работы и завалило Хенрика свежими заказами, а он, боясь разочаровать публику, продолжал ежедневно нюхать кокаин и вдохновляться с помощью ЛСД.
Через два месяца, когда админ-спаситель был уволен за употребление наркотиков на рабочем месте, а Хенрика повысили в должности до креатив-директора, его уже преследовал звук в ушах, он начал видеть и слышать то, чего нет, и понял, что вскоре спятит, если не расстанется с отравой немедленно. Он собрался с силами, купил в аптеке побольше препаратов, облегчающих страдания, и «завязал с наркотой». Естественно, начал болеть и погрузился в депрессию, а начальству сказал, что у него грипп.