Дневник доктора Финлея
Шрифт:
Руфус был котом, большим рыжим котом, равно принадлежавшим обеим сестрам и равно уважаемым ими. Каждый вечер по очереди они вызывали Руфуса из садика во дворе, где он обычно, как разумный кот, совершал моцион, прежде чем с наслаждением растянуться на каменной плите перед кухонном очагом и уснуть.
– Руфус! Руфус! Иди сюда! – звала его вечером Анабель.
А на следующий вечер Бет, дабы не подумали, что она подражает сестре, восклицала:
– Киса, киса! Ко мне, Руфи, ко мне!
Все шло как часы до того рокового вечера пятнадцатилетней
– Почему ты не позовешь Руфуса, Анабель?
На что Анабель беззлобно ответила:
– Потому что сейчас не моя очередь. Я звала его вчера вечером.
– Вот уж нет! – возразила Бет. – Вчера вечером звала его я.
– Ты его не звала, Бет Скоби.
– Я звала!
– Ты не звала!
– Извини, но я звала! Я это помню, потому что он все время прятался в кустах смородины.
– Это было позавчера! Я прекрасно помню, что ты говорила мне, когда вошла. Это было не вчера.
– Прошу прощения, но это было вчера вечером.
После чего они обе вышли из себя и не на шутку распалились. В конце концов Бет решительно заявила:
– Последний раз прошу тебя, Анабель. Иди и позови кота!
На что Анабель с такой же решимостью прошипела:
– Сейчас не моя очередь звать кота.
Тут они обе вскочили и отправились спать. Ни та ни другая не позвала кота.
Все могло бы закончится хорошо, если бы Руфусу, столь неожиданно оказавшемуся на свободе, не взбрело в глупую кошачью голову гульнуть.
На следующее утро Руфуса в доме не оказалось – он пропал, и притом навсегда. И когда стало понятно, что Руфус безвозвратно потерян, Бет повернулась к сестре, как гадюка, на которую наступили.
– Я больше никогда, – заявила она со всей яростью, на какую только была способна, – не заговорю с тобой, пока ты не бухнешься на колени и не попросишь у меня прощения за то, что ты натворила.
– А я, – со всей страстью возразила Анабель, – больше никогда в жизни не заговорю с тобой, пока ты на коленях же не попросишь у меня прощения.
В ходе семейных ссор подобные клятвы звучали и раньше. Но на сей раз самым странным было то, что сестры Скоби стали блюсти клятву, и еще необычней было то, каким образом.
Итак, в половине двенадцатого, в тот самый день, когда Финлей получил записку с просьбой осмотреть мисс Анабель, он направился по усыпанной белой галькой дорожке к дому Скоби и осторожно постучал в дверь, которую открыла сама Бет Скоби.
Хотя сестры жили в достатке и получали доход от общей ренты, они гордились тем, что не держали горничной.
– Пройдите, пожалуйста, сюда, доктор, – сказала Бет, провожая его в холодную чистую гостиную с мягкой, набитой конским волосом мебелью, морскими пейзажами на стенах, превосходным фарфором Сацума в буфете и тяжелыми, представительского вида, мраморными часами, торжественно тикающими на каминной полке, и тем же бесцветным голосом
И она вышла из комнаты.
Оставшись один, Финлей инстинктивно подался к камину, чтобы согреться. Однако в камине не было ни единого приветливого язычка пламени, только решетка, скрытая за резным лаковым экраном. Но внимание Финлея привлекла аккуратная стопка бумажных полосок на каминной полке, рядом с часами, таких же, как та, на которой была написана адресованная ему просьба. Рядом с этой стопкой лежал карандаш. Смутная догадка стала всплывать на поверхность сознания доктора.
Вдруг Финлей приметил две скомканные бумажки, валявшиеся за экраном на каминной решетке, и, движимый странным любопытством, наклонился и поднял их.
На первой было написано карандашом:
Я плохо себя чувствую, пожалуйста, пошли за доктором.
На второй:
Не мели чепуху, воображая, будто ты больна.
В изумлении Финлей бросил бумажки. «Так вот как они общаются все это время», – подумал он.
В этот момент посторонние звуки заставили его обернуться. В дверях стояла Бет.
– Моя сестра примет вас, – ровным голосом объявила она.
И он мог бы поклясться, что она сжимала в ладони скомканную бумажную полоску.
По указке мисс Бет – сама она не последовала за ним – он поднялся по лестнице и вошел в одну из двух спален.
Анабель лежала на большой кровати с медными набалдашниками, под красиво вышитым покрывалом. Постельное белье и подушки выглядели великолепно. Однако о самой Анабель этого никак нельзя было сказать.
Всего каких-то пять минут потребовалось Финлею, чтобы диагностировать у нее грипп – его ранние симптомы, – с которым ей придется несладко.
Сухая кожа, повышенная температура, учащенный пульс и уже начавшиеся подозрительные хрипы в основаниях легких.
Она с мрачным видом дала себя осмотреть. В ней не было пугливой стеснительности, столь часто свойственной пожилым незамужним дамам.
Едва закончился осмотр, как она сразу же перешла к делу:
– Значит, я заболела, судя по вашему лицу?
– У вас грипп, – честно сказал он. – Сейчас очередная эпидемия. Протекает он тяжело, но без серьезных последствий.
В ответ на его уклончивые слова она коротко рассмеялась, что вызвало у нее кашель.
– Я имею в виду, – покраснев, уточнил он, – что через неделю или десять дней все пройдет.
– Конечно пройдет!
– А пока мне лучше найти для вас сиделку.
– Вот только не это, доктор. – Взгляд ее глубоко посаженных глаз снова посуровел. – Моя сестра позаботится обо мне. Конечно, сиделка из нее, бедняжки, никакая, но я как-нибудь с этим смирюсь. – Анабель помолчала. – Знаете, доктор, она очень упряма. Упряма донельзя и сварлива к тому же. Но я терпела это в здравии. Перетерплю и в болезни.