Дневник кушетки (др. перевод)
Шрифт:
Он вытолкал его взашей, и я издали слышала, как он ему сказал:
– Мерси, ты мил…
Графиня Симон de P… прелестная женщина, блондинка высокого роста, одетая элегантно, с некоторой небрежностью. О! Эта женщина не олицетворение храбрости и отваги. Напротив, в ней воплотилось все противоположное. Да будет мне прощено сравнение… она немного смахивает на улитку. Это, может быть, зависит от ее близорукости. Когда плохо видят, тогда всегда опасаются наткнуться на стену или край стола.
Меня крайне удивило, что мой хозяин перед ней чувствовал себя маленьким мальчиком. Ни на грош задора! Он, побивающий рекорд по части обращения, лепетал, как новичок,
– Я пришла, – отвечала она, – так как сочла своей обязанностью ответить вам визитом. Положение затруднительное. Я принимаю во внимание ваше подавленное состояние. Незачем отталкивать людей, которым необходимо некоторое утешение.
– Я вам благодарен, Симон, – сказал мой хозяин. – Я очень доволен.
– Я не хочу быть вашей любовницей. Я порядочная женщина. Я ни к чему не прибегла для того, чтобы вас увлечь; я никогда не поощряла ваших желаний. Должна ли я сойти с ума только потому, что вы сумасшедший? Я хочу быть благоразумной за двоих. Вместо любви я вам предлагаю свою привязанность, свои симпатии и свою дружбу. Мне так сильно хотелось бы вас исцелить, как будто и не я причина ваших терзаний. Если я должна быть вашей старшей сестрой, я буду ею, и с помощью ласк, забот, ухаживания я надеюсь вернуть чудную дружбу прежних дней в прелестной компании; я сохранила, мой друг, воспоминание о некоторых проведенных в вашем обществе часах как о лучших, незабвенных минутах моей жизни.
– Ах! Симон, зачем я вас люблю? – воскликнул мой хозяин. – Не моя в том вина, что я в таком состоянии… Я не могу больше жить. Мои мысли путаются. Я испытываю ужасные муки. Это глупо, безумно, гадко; но меня наполняет одно желание – владеть вами, иметь вас… Мне кажется, что если бы вы стали моей любовницей, я был бы тотчас исцелен… я также уверен, что потом полюбил бы вас еще сильнее. Вы видите, я чистосердечен, искренен. Я сознаю мое плачевное положение и знаю, что меня может спасти; я не могу предвидеть, что будет потом… Но, Симон, я несчастен!
– Да, друг мой, вы очень несчастны, и я вам сочувствую от всего сердца. Сколько зла приносит любовь!
– Вы никогда не испытывали этих страданий? – спросил мой хозяин.
– Нет. И я их страшусь. Я делаю все, чтобы не знать их…
– Они разбивают, разрывают на части, сжигают… Кажется, что тысячи животных царапают, кусают твой мозг… Лихорадка меня убивает!.. Я думаю, Симон, что было лучше всего покончить самоубийством. Это значит сразу отделаться от всего…
– Вы меня не любите, если хотите мне причинить такое горе? – прошептала Симон. – И я приду к вам, не имея надежды быть вам полезной? Вы не найдете большей признательности. Какая благодарность… Знайте, что если я и не буду вашей любовницей, то я себя скомпрометирую так, как будто я буду ею.
– Я вас люблю! Я желаю вас поцеловать, – сказал он.
Она подставила ему щеку.
– Целуйте. Я очень довольна, что вы меня целуете… Я вас очень люблю.
Она села около него на меня, ничуть не страшась ужасной кушетки, ставшей роковой для стольких добродетелей. Она взяла его руки, ласкала его, как ребенка, и начала говорить с ним материнским или, скорее, братским тоном:
– Я очень люблю моего друга, потому что он большой безумец. Я хочу, чтобы он был счастлив, и со временем он меня сам поблагодарит за то, что я была рассудительнее его. Мы бы утратили все сокровища нашей дружбы, если бы мы совершили этот грубый акт. Мы бы потом очень сожалели. Мы были бы очень несчастны. Мы бы не встречались с такой радостью. У нас были бы такие сильные угрызения
Она целовала его в лоб, щеки, губы и шею. Она была божественно мила, нежна, любезна, ласкова. И все эти ласки и поцелуи, казалось, действовали очень благотворно на моего хозяина, его лихорадочное состояние переходило во все более и более спокойное; он, чудовище, позволял себя ласкать так, как будто он был специально создан для подобных ласк.
На самом же деле расточаемые ласки на него совсем не действовали.
И действительно, как только Симон покинула нашу квартиру, обещав посетить нас на будущей неделе, мой хозяин бросился к маленькому столику и принялся писать:
«Милая маленькая Берта, я вернулся из поездки; моя первая мысль была о тебе. Я буду счастливейшим из мужчин, если завтра, в четверг, к двум часам ты придешь ко мне поболтать. Я тебя жду и… и покрою твои уста прелестными поцелуями.
Твой Волк».
– Одной, – сказал он.
«Привет тебе, Пуизетта; ты меня, вероятно, забыла, так как от тебя нет никаких известий. Я вернулся в Париж. Хотел тебя видеть: мне необходимо ощущать твое дыхание и целовать твой миленький носик. Можешь ли выбраться в пятницу? Я тебе буду вечно благодарен. Целую тебя в носик! Приходи в добрый час.
Твой Медведь».
– И второй!
«Крошка Марта, если бы журналы в своих ежедневных похвалах не убеждали бы меня, что ты жива, я бы считал тебя умершей. По субботам ты всегда свободна. Приди же ко мне хоть повидаться. В награду я тебе кое-что покажу. Я тебя обожаю! Целую куда только можно! Медвежонок».
– И третьей!
«Сударыня докторша, ваша щепетильность, по всей вероятности, задета. Очень глупо с вашей стороны дуться, вместо того чтобы прийти и сделать мне выговор. В наказание я готов исполнить все, что вам заблагорассудится. В воскресенье днем я вас жду. Добро пожаловать, несносный характер. Вы меня случайно видели беседующим с двумя кокетками. Приходите же скорей, в воскресенье, все искуплю. Жду вас, ваши нервы и ваше злопамятство.
Господин, который доказал вам по крайней мере два раза, что вы к нему неравнодушны».
«Моя дорогая Жанна, я уже несколько дней в Париже. Я себе не представляю большего удовольствия, чем целовать твой обворожительный ротик. Приходи же в понедельник вечером пообедать со мной. Мы будем вдвоем, только вдвоем. Понимаешь ли ты, что утверждение «только вдвоем» обещает наслаждения? Умоляю сообщить, если ты будешь занята. В ожидании ответа целует тебя твой Старый сосед».
– Еще два… Пять! Кому?.. Я имею еще одну Жанну…