Дневник Лиды Карасевой
Шрифт:
И мы написали лыжными палками свои имена на снегу. Идем дальше по узкой тропинке. Юра ходит на лыжах неважнецки Вакулин все время над мим посмеивался.
Он говорил:
— А ну, поторапливайся, баба рязанская.
Или:
— А еще поэт, — и тому подобные глупости.
Юра не обращал внимания. И только когда Вакулин крикнул:
— Эх ты, черепаха на лыжах! — Юра сказал ему: — Отстань!
Тут произошла сцена, возмутившая меня до глубины души. Гога Вакулин подбежал к Юре и с криком: «Умойся!» нахлобучил ему его шапку прямо на нос. При этом
Мы все были возмущены и ожидали, что Юра ответит Вакулину хорошим подзатыльником, но он как ни в чем не бывало встал и поправил шапку.
— Троицкий, дай ему сдачи! — закричали ребята. Но Юра молча отряхивал снег со своей куртки.
Как я презирала его в эту минуту. Я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Должно быть, Юра это заметил. Он тихо сказал:
— Послушай, Лида, я должен тебе объяснить…
Но я его резко прервала:
— С трусами я не разговариваю, — и кинулась догонять ребят.
И вот мы вернулись на базу. Все ребята, веселые и раскрасневшиеся, с зверским аппетитом поглощали обед, а я почти ничего не ела, старалась ни на кого не смотреть. После обеда я ушла в комнату отдыха, где сижу сейчас и пишу дневник.
Вот уже второй день, как я в больнице. У меня сломана правая нога. Когда я вспоминаю нашу злополучную поездку в Парголово, мне почему-то кажется, что это было очень-очень давно, хотя прошло только два дня. Нога страшно болит. Неужели же я останусь хромой на всю жизнь? Как это ужасно! Я не смогу больше играть в волейбол и заниматься спортом. И я не смогу больше бегать вперегонки, а во время военных походов я буду, прихрамывая, плестись позади всех… Нет, нет, я не могу свыкнуться с этой мыслью.
Нога вся в гипсе. Она такая тяжелая, что весит, наверное, не менее пуда. Сейчас боль немного утихла. Я все время до мельчайших подробностей вспоминаю нашу лыжную вылазку.
После того как я сама убедилась в трусости Юры, у меня сразу пропало хорошее настроение. Ребята веселились и пели песни, а я сидела в соседней комнате одна, и мне было тошно до слез. За мной прибежала Файка, но я ей сказала, что у меня болит голова и что и хочу немного пройтись на лыжах.
— Иди, только не надолго, потому что в 9 часов вечера мы уезжаем, — сказала Файка.
Я попросила разрешения у Владимира Соломоновича. Он меня отпустил не более как на полчаса. Я взяла лыжи, повязала шею Файкиным шарфом и вышла из базы.
Уже начинало смеркаться. Я быстро катилась на лыжах, стараясь стряхнуть плохое настроение. Было очень холодно, мороз так и обжигал щеки. Все деревья стояли в снегу. Вдруг я увидела очень хорошую горушку. Горушка была не высокая, но довольно крутая. Тут и там росли сосны.
Я подумала: «Съеду с горушки и поверну обратно. Уж очень холодно».
Я влезла на гору, наверху немного передохнула и, сильно оттолкнувшись,
«Левей, левей», мелькнуло у меня в голове, но было уже поздно. Я налетела на сосну с такой силой, что из глаз посыпались искры. Правая лыжа пополам. Я грохнулась куда-то вниз, чувствуя сильную боль в ноге. Больше ничего не помню.
Когда я очнулась, увидела Юру. Он стоял на коленях и тер мне снегом лоб. В ту минуту меня нисколько не удивило появление Юры Троицкого в лесу…
Юра осторожно снимал чулок с моей ноги, а я стонала от боли.
— Лида, тебе очень больно? — спрашивал Юра. — Потерпи немного, я сделаю из лыж санки и повезу тебя на базу.
Он снял свою теплую куртку и закутал меня. Потом скрепил свои лыжи веревкой, которая нашлась у него в кармане, и на веревочные переплеты наложил еловых ветвей. Получилось нечто вроде санок. Юра уложил меня на эти санки. Мне было так больно, что я закричала:
— Нет, нет, лучше оставь меня здесь!
— Я не могу тебя оставить, потому что ты замерзнешь.
И он потащил санки, волоча их вместо веревки на лыжной палке. Мне было очень больно, особенно на ухабах, но я старалась не стонать, когда открывала глаза и видела перед собой согнутую Юрину спину и тонкой фуфайке.
Дорога тянулась без конца. Видно, нелегко было Юре тащить такую тяжелую персону, как я. Когда он на минутку остановился передохнуть, я спросила:
— Юра, как ты здесь очутился?
— Я видел, как ты вышла из базы, и решил отправиться вслед за тобой. Мне надо было с тобой поговорить, но ты так быстро мчалась на лыжах, что я еле за тобой поспевал… Ну, поехали.
И он снова поволок санки.
Не помню, как Юра притащил меня на базу, не помню, как вызвали карету скорой помощи. Помню только, что санитары в белых халатах и носилках перенесли меня в карету, и я видела испуганные лица ребят.
Потом меня привезли сюда в больницу.
В моей палате, кроме меня, лежат еще четверо ребят. Одна девочка, у которой зашит живот после операции аппендицита, и три мальчика с переломами.
Сегодня приемный день. С двух часов дня начался приезд родных.
Ко всем ребятам пришли родители. А ко мне никто не пришел. Мне было очень обидно, и к тому же так болела нога.
«Забыли. Все меня забыли», думала я, лежа с закрытыми глазами и стиснутыми зубами. Вдруг около моей кровати послышался какой-то шорох. Я открыла глаза и увидела маму и папу, одетых в белые халаты.