Дневник Лиды Карасевой
Шрифт:
Тогда я решила пойти на хитрость.
— Знаешь, — сказала я, — наш Борис чудно объясняет самые трудные задачи. Спорю на американку, что если он объяснит этот пример, то даже я пойму, как его надо решать.
— Глупости! — сказал Матильда. — Тебе надо еще целый год учиться, чтоб понять…
Я это и сама хорошо знала, но нарочно заспорила, чтобы подзадорить. И тогда он сам сказал:
— Ну пойдем
Пошли. Борис усадил Матильду за стол и начал объяснять примеры. Я стояла рядом и внимательно слушала, но, конечно, ничего не понимала. Тогда я перестала слушать и начала смотреть на Юру. Тот сидел, нахмурив свои темные брови, а Борис быстро писал на бумажке цифры и говорил:
— Теперь раскроем скобки… сократим подобные члены…
Я испугалась, что он слишком быстро объясняет; иногда Борис спрашивал:
— Понятно?
— Понятно, — говорил Юра. Но по тому, как он хмурился и по какому-то совсем особому выражению лица, и по тому, как он ерзал на стуле, я увидела, что он не совсем понимает, но ему стыдно в этом признаться. Борис, кажется, тоже это заметил и начал объяснять вторично, очень медленно, разжевывая каждое слово. Но по Юриному лицу было заметно, что он не слушает, а только и ждет как бы скорей уйти. Не знаю, может, он при мне смущался. Наконец Борис кончил, и Матильда, сказав, что ему пора уходить, пошел в переднюю одеваться. Я пошла его провожать. Надевая калоши. Юра сказал:
— Ну что, ведь проиграла американку?
Тут чорт меня дернул за язык, и я не смогла удержаться:
— Конечно, я не поняла, но зато и ты ничего не понял…
Сказав это, я испугалась, но было уже поздно. Матильда побледнел и вырвал у меня из рук свою шапку.
— Какое твое дело! — закричал он. — Что ты пристала ко мне с объяснениями! Пожалуйста, раз навсегда оставь меня в покое…
И он выскочил, хлопнув дверью, а я осталась стоять как вкопанная.
Что я наделала! Не успела познакомиться и уже нарвалась на ссору.
Мне было так обидно, что я чуть не заплакала.
Ведь я хотела помочь ему от чистого сердца, а вышло наоборот. И зачем я сказала Матильде, что он ничего не понял!
Когда я утром описывала в дневнике нашу ссору с Матильдой, мне стало так грустно, что не захотелось дальше писать. Целый день ходила злая, расстроенная и ругалась с Варей из-за разных пустяков.
После обеда пришла Файка. Решили немного погулять и в семь часов пойти в школу на вечер.
Про Матильду я ничего не рассказала.
В семь часов мы вышли из дому. На лестнице нам повстречалась какая-то дама в сером пальто. Это была мамаша Колесниковой. Магдалина Павловна, которая сказала:
— Девочки, не была ли у вас Рита?
— Нет, не была.
— Ах, как эта девчонка меня волнует! Сегодня она плакала из-за того, что у нее нет нового платья. Но где я возьму на все денег?.. И вот она ушла в 12 часов, и ее до сих пор нет…
— Она, наверно, у Лины Браславской, —
— Нет, я туда звонила по телефону, и Лина дала мне ваш адрес. Ах, как это меня волнует, как это меня волнует!..
Потом Магдалина Павловна призналась, что Рита сегодня утром угрожала утопиться в Фонтанке, если ей не сошьют крепдешиновое платье.
Мы с Файкой решили сейчас же отправиться на поиски Риты, а Магдалину Павловну послали домой, сказав, что будем ей звонить по телефону.
Прежде всего мы поехали на Фонтанку к Лине Браславской. Я почему-то была уверена, что Лина знает, где Рита, и, может быть, даже прячет ее у себя, чтобы попугать Магдалину Павловну.
— А вдруг она и в самом деле утопилась, — сказала Файка.
Мне стало страшно, хотя я хорошо знала, что Рита ужасная трусиха. Приезжаем к Браславской. Риты у нее и в самом деле нет, но она говорит, что, может быть, Рита у Сарры, той самой, что из балетного кружка. Оказывается, Сарра живет недалеко, возле Госцирка.
От Браславской я позвонила Магдалине Павловне. Подошла соседка и сказала, что у Ритиной мамы сердечный припадок. Мы попросили ей передать, что напали на след, а сами быстро, чуть ли не галопом помчались к Сарре. Когда мы отыскали ее дом и пошли во двор, то первая, кого мы увидели, была Рита. Она стояла возле крыльца и как ни в чем не бывало разговаривала с какими-то мальчиками. Тут же вертелась и Сарра.
Мы отозвали Риту в сторону и сказали, чтобы она немедленно шла домой, так как ее маме плохо — у нее сердечный припадок.
— Мои мамаша сама создает себе драмы, — сказала Рита, скорчив недовольную гримасу.
Она пошла домой, а мы вслед за нею, так как боялись, что она опять куда-нибудь удерет. Файка пробовала заговорить с Ритой, но она не отвечала.
Наконец приходим. Магдалина Павловна лежала на кровати, ей было так плохо, что она не могла говорить и только стонала.
— Полюбуйся, что ты наделала! — сказала Файка.
Рита испугалась, заплакала и начала обнимать свою маму и просить прощения. А Магдалина Павловна молчала, и только слезы текли у ней по щекам. Лицо у нее было какое-то желтое и страшное.
Вот до какого состояния довела ее Рита! Правда, мамаша сама ее распустила. Была бы она моя дочь, я бы ей показала!..
— Мамулинька, прости меня, — сказала Рита, — я пошутила, не надо мне никакого крепдешинового платья. Если хочешь, я даже пойду сегодня на вечер в своем старом бархатном. Только ты поправляйся скорей.
Тут я обрадовалась, что есть зацепка, и заявила, что мы не пойдем без Риты на вечер, так как сорвется декламация.
Магдалина Павловна сказала слабым голосом, чтобы Рита моментально пошла, если не хочет ее расстраивать. А так как Рите, наверно, и самой хотелось пойти, то она быстро умылась, надела свое знаменитое бархатное платье, и мы поехали в школу. В трамвае мы болтали о всякой всячине, но у меня все время мелькала мысль: придет ли Юра Троицкий на вечер и заговорит ли со мною или нет? Я, конечно, перед ним виновата, но первая не заговорю.