Дневник мотылька

Кляйн Рейчел

Глядя на своих дочерей, я восхищаюсь их уверенностью в себе, их здравомыслием, их спокойствием. И все же что-то они потеряли, мои счастливицы. Что-то, о чем они и сами не догадываются. Мир всегда был для них родным домом. Они входят в него без потрясения, без боли.

До сих пор мне присылают школьные бюллетени, хотя из выпускного класса я ушла со скандалом. Каждые пять лет меня обязательно приглашают на встречи выпускниц. Но мне было бы неловко явиться туда. Чарли (надо бы называть ее Шарлоттой, но я никак не могу себя заставить, потому

что Шарлотта — это женщина, которая ходит в группу «Анонимных алкоголиков» и сбросила десять фунтов накануне упомянутой встречи), так вот, Чарли пыталась уговорить меня поехать на очередное такое мероприятие. Она стала старостой класса, несмотря на то что ее когда-то выгнали. Я колебалась. Было любопытно увидеть школу и всех наших. То есть интереснее всего было, что я при этом почувствую. Мы стали последним выпускным классом в пансионе. Большинство комнат Резиденции сейчас переделали в учебные аудитории. Наверное, теперь это довольно скучное место, заурядная дневная школа.

Тем не менее я знала, что никогда туда не поеду, хотя и не мешала Чарли уговаривать меня. Она уверяла, что никто не вспоминает те времена, когда нам было по шестнадцать лет. Все мы были невротичками. Просто мой недуг проявился чуть сильнее, чем у других. К тому же, проведя год в психиатрической клинике, в глазах остальных я превратилась в трагическую фигуру, которой все хотели уподобиться. Они забыли, как отсаживались от меня за обеденным столом. Они забыли, как обвиняли меня во всем случившемся тогда.

И все-таки хорошо, что я туда не поехала. Чарли и так все подробно мне описала, хоть я ее и не просила.

Приехав на встречу, все пансионерки остановились в одном мотеле и всю ночь провели за разговорами. Мне нечего было бы рассказать им, но Чарли сообщила, что они обо мне спрашивали. Кое-что, однако, задело меня за живое. Несколько человек поднялись на четвертый этаж Резиденции, чтобы заглянуть в свои бывшие комнаты, в которых больше никто не живет. Общие душевые остались прежними, даже лохани на львиных лапах с отдельными кранами для горячей и холодной воды.

— Все такое допотопное, — сказала Чарли, — сейчас бы их за это засудили. Помнишь, как мы все время обваривались?

Но я уже не слышала Чарли. Я думала о той, что погружалась в одну из этих ванн с горячей водой, окутанная густым паром, поднимающимся к потолку. Я думала о волосах, плавающих на поверхности воды, словно золотистые водоросли. Упругие розовые груди утонувшей Офелии… Она закрыла глаза и опустила голову под воду. Пузырьки от ее дыхания поднимались на поверхность — еще мгновение, и она вынырнет с шумом и плеском. Я совершенно ее не стеснялась. Как же мы с ней были счастливы…

Получив очередной номер «Отголосков Брэнгвина», я заглянула на последнюю страницу, где всегда публиковались фотографии очередной встречи выпускниц. Фотография была именно такой, как я и предполагала: они просто родились с этими жемчужными ожерельями и веселыми улыбками, чтобы встретиться в этом месте и ощутить

неустанный бег времени. Я и не думала, что смогу узнать хоть одно из этих лиц.

Ну вот, я даже рада, что она умерла и мне не приходится искать среди них ее лицо.

Когда я вглядываюсь в свое отражение в зеркале, мое лицо мне кажется незнакомым. Я не могу смириться с морщинками вокруг глаз и рта, я бы смела всю эту паутину, которая рано или поздно поймает меня. Но в том-то и состоит мое выздоровление — в согласии повзрослеть, стать женщиной, родить детей, покрасить волосы, испытывать приливы и просыпаться по ночам в поту. Позволить детству уйти. Позволить уйти папе. И не осуждать его за его отчаяние.

Даже если бы я захотела, я не смогла бы вернуться туда, в тот год. Мой дневник не может воскресить его. Он окутан туманом. Легчайшим дуновением я могу прогнать этот туман, но миг — и он вернется и снова набросит свой саван.

Было очень трудно отречься от девочки, которая так усердно вела записи в своей темно-красной тетради, было тяжко позволить ей провалиться в черную дыру прошлого. Да, та девочка была эгоцентричной особой, но она была такой мучительно-живой, словно родилась без кожи. Каждый втайне стремился причинить ей боль. Это снедало ее, поскольку ничего другого не было. Моя любовь к ней была гораздо крепче, чем к той, что заменила ее. У нее был отец, а у меня его нет.

Но ради самого существования я должна была измениться. Вот и мама моя вышла замуж за другого. И я никогда ее не осуждала за это.

И однажды я вдруг оказалась старше, чем был мой отец в день своей смерти. Я-то думала, что этого никогда не случится. Внезапно я почувствовала себя такой старой! Я знала, что папа нигде меня не ждет. Он ушел навсегда.

Ушел ли он туда, куда ушли те две девочки, — в бесконечную череду дней?

Иногда их образы возникают передо мной, непрошеные, словно грезы. Они парят там, где нет ни счастья, ни смерти, — юные, беспредельно свободные. Они широко раскинули руки, их волосы и одежды развеваются за спиной. Они там, где нет ни силы тяжести, ни чувств. Ничто не обременяет их.

Да, это правда — я никогда не хотела повзрослеть. Но насколько же в самом деле важным было решение — остаться человеком?

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.