Дневник немецкого солдата
Шрифт:
Я обещал переговорить с перемещенными. Но как только я пришел в госпиталь к этим больным и голодным людям, которые недавно были на волосок от мученической смерти, я посоветовал им совсем противоположное: ни в коем случае не подписывать никаких заявлений.
По утрам я хожу за молоком для них. На горе Ашберг даже не заметили, что количество молока уменьшилось. Там, правда, охотней пьют виски.
Словом, ясно, что американцы поддерживают реваншистские настроения нацистских офицеров.
Местные
Ночью я сел писать прошение. Было душно и жарко.
Далеко за полночь распахнулась дверь, и в комнату вошел долговязый американец, одетый в походную форму. На его голове был пробковый шлем. Нежданный гость удивился, что я не сплю. Без всякого предисловия он объявил:
— Я получил задание прихватить вас с собой в Бад Гомбург. Быстро собирайте вещи. Будете работать у нас в прекрасном госпитале. Еда там обильная, американский табак и комнаты со всеми удобствами.
— Почему так внезапно и ночью? — в недоумении спросил я.
— Сегодня крайний срок отвода наших войск согласно официальной договоренности.
— Но госпиталь не переведешь за одну ночь? На это потребуется несколько дней.
— Госпиталь остается здесь, — сказал переводчик и доверительно добавил: — Кто хочет, едет с нами. Кто не хочет, остается. Но прошу вас, никому не говорите, что я вам сказал об этом. Машина ждет внизу. Кэптен Фредерексен хочет ехать с вами в одной машине.
— Но я не хочу ехать с Фредерексеном, — возразил я.
— Тогда я доложу, что вы не намерены покидать эти места. Желаю вам всего хорошего, много счастья и чтобы больше не было войны.
Американский переводчик протянул мне руку, крепко пожал ее и произнес:
— Я вас хорошо понимаю. Правильно, не стоит ехать с Фредерексеном. Вы найдете друзей получше. Американцы покидают этот район. Он переходит к русским.
Прежде чем я успел ответить, американец исчез.
Вскоре я услышал грохот уходящих автоколонн. Я выглянул в окно. Итак, прошение можно не писать.
В нескольких домиках, облепивших живописный склон, горел свет. Зрелище торжественное. Этот район много лет не видел ночного света. Теперь свет снова проник в долины и в сердца людей, живущих там. С неба светили звезды — надежда на лучшие времена.
От волнения я не мог уснуть. Я вышел на улицу. Охраны перед госпиталем не было.
Едва забрезжил рассвет, в городок вошли советские солдаты. Пришли наконец друзья.
Прошло всего несколько дней, а я уже подружился с молодым лейтенантом. Прежде всего я рассказал
Лейтенант все записал. Его заинтересовало также, что в госпитале не хватает протезов и поэтому нельзя выписать выздоровевших раненых. Он пообещал принять меры, чтобы инвалиды как можно скорее уехали домой.
В госпиталях ночной отъезд американцев и приход советских войск вызвал панику. Один безногий раненый, который не мог вставать с постели, подозвал меня к койке и шепотом спросил:
— Санитар, неужели они нас всех убьют?
— Что за чушь? Кто тебе это внушил?
— Маленький французский доктор сказал, что большевики убьют всех инвалидов, а здоровых сошлют в Сибирь. Он пообещал мне яду, чтобы я сам лишил себя жизни. Но так ничего и не дал.
— Ты, видимо, еще мало отравлен нацизмом? Зачем тебе яд? Этот врач ночью уехал с американцами в Бад Гомбург. Там пусть и распространяет свой фашистский яд.
Большинство офицеров с горы Ашберг тоже убрались с американцами. Остались немногие, не верившие заявлениям американцев.
Раненых навестил советский врач. Он спрашивал о ранениях и о том, как кого лечили. Особенно он интересовался нуждами гражданских, которым тотчас же выписали молоко, масло и другие продукты.
Привезли обещанные протезы. Инвалиды один за другим разъезжаются по домам. Советские автомашины подчас подвозят их прямо до дома. Солдаты удивляются:
— Грозили, что русские нас убьют, а они развозят нас по домам. В следующий раз будем умнее.
Но остались еще и ярые нацисты. Они продолжают упорствовать. Вот что рассказал мне один раненый.
Его сосед по койке как-то сказал ему:
— Я точно знаю, что русские нас убьют. Ведь они поступали так с пленными на фронте. Например, одного бросили в ветряную мельницу, и он выскочил оттуда в виде фарша.
— Ты неисправимый болван! Что у тебя в голове? Наверно, ветер! Если бросить человека в ветряную мельницу, то она просто остановится. Самое страшное, что могло случиться, — у него от кителя могла отлететь пуговица. Кто рассказал тебе такую ерунду?
— Старина, потише. А то еще, чего доброго, услышит этот коммунист-санитар, побежит, донесет, и меня арестуют.
— Скорее он раздобудет тебе хороший протез для твоей ноги. Было бы недурно, если бы он сумел достать тебе протез вместо твоей головы. Может, тогда ты научишься по-человечески думать?!
Теперь местные коммунисты могут вести агитацию за мирное демократическое государство.
Со мной подружился молодой лейтенант Брусов. Я передаю ему просьбы раненых, и он тотчас же делает все возможное.