Дневник немецкого солдата
Шрифт:
Ко мне явился командир «фольксштурма» за винтовками, но я сказал, что давно сдал их. Тут, к своему ужасу, я вспомнил, что Каблов не оставил мне квитанции. Я срочно уселся за свою бухгалтерию, чтобы привести в соответствие отчетность. Едва я успел все исправить, как явились тот же командир «фольксштурма» и казначей из штаба. Казначей бегло просмотрел списки и сказал, что на складе должны быть четыре винтовки. Я выдал «фольксштурму» четыре голландские винтовки, умолчав, конечно, что немецкие патроны входят в их стволы, но пули застревают. Эта тыловая крыса из «фольксштурма» вручила
— Они такие короткие и легкие, эти голландки. Мы ими расшибем азиатов в лепешку.
И вот мы покинули городок. Позади остались баррикады с героями из «фольксштурма», вооруженными негодным оружием.
Мы остановились юго-западнее, в чудесных землях Фогтланда в поэтической «звенящей долине», некогда славившейся своими мастерами музыкальных инструментов. В народной школе, в молодежной турбазе и в музыкальном училище городка Клингенталь лежат калеки без рук и без ног. На горе Ниберг, на высоте в тысячу метров над уровнем моря, на альпинистской базе, устроен филиал госпиталя и дом отдыха для офицеров. В спортзале Брунндебра на нарах в несколько этажей лежат легкораненые. На крыше этого зала вместе с ефрейтором санитарной службы Шольцем мы малевали огромные красные кресты в белых кругах. Это опознавательный знак для летчиков противника.
С крыши открывается чудесный вид. В Фогтланде стоит небывалая для этого времени года жара. С утра местные ремесленники, оставшиеся без дела, отправляются в горы за грибами и травами. Больше есть нечего. Город Плауен, как и Дрезден, разбомбили в течение нескольких ночей. Все снабжение шло оттуда, поэтому теперь в район Фогтланда продовольствие не поступает совсем.
Но повсюду слышится музыка. Похоже, что местные жители придерживаются старинного изречения, начертанного на стене музыкального училища:
Когда бессильно все другое, Лишь музыка одна Способна ободрить сердца И высушить все слезы.А слез здесь льется много. Зловещая музыка войны докатилась и сюда. Американские летчики на бреющем полете проносятся над живописными долинами и расстреливают мирных жителей. Разбит вокзал в Клингентале. Многие дома разрушены, фронт приближается, как бы сжимая этот район с двух сторон.
Солдаты кочуют с одного участка фронта на другой. Некоторые торопятся сменить мундир на штатскую одежду. По проселочным дорогам носятся автомашины с надписью: «Летучий военно-полевой суд». Жандармы из этой машины вылавливают дезертиров, тут же приговаривают их к смерти и на месте приводят приговор в исполнение.
По дорогам опасно ходить строем. Бывалые солдаты идут стороной, под прикрытием деревьев.
Вооруженные мальчишки из «Гитлерюгенда», направляясь в Фалькенштейн, шли по шоссе строем и навлекли на себя огонь американских истребителей. Летчики прочесали пулеметами всю дорогу, перебив не только этих юнцов, но и многих из мирного населения.
Мы прибыли туда на госпитальной машине. Между уцелевшими мальчишками и пожилыми, опытными солдатами-санитарами
— Нельзя так рисковать, молодой человек. В будущем шагайте в тени деревьев, если вам дорога жизнь.
— Я не нуждаюсь в твоих поучениях! — заорал юный лейтенантик.
— Ах ты, шпингалет! От горшка два вершка, а так разговариваешь, — укоризненно произнес старый солдат.
Лейтенантик остановил машину летучего военно-полевого суда, которая патрулировала на шоссе, и обвинил старого солдата в оскорблении Гитлера. Еще двое из «Гитлерюгенда» подтвердили клевету. У солдата потребовали документы, нашли, что они не в порядке, в одно мгновение составили протокол и оформили приговор.
Ошеломленный солдат автоматически выполнял все, что ему приказывали. Он безропотно влез в кузов грузовика и просунул голову в петлю веревки, привязанной к придорожному дереву. Водитель «судейской машины» дал газ, машина рванулась вперед…
…Вокруг повешенного молча стояли ребятишки из Фалькенштейна. Подъехал какой-то велосипедист, постоял немного и елейно, по-поповски, произнес:
— Какая бесчеловечность! Великий боже, прости этим грешникам.
— А ну, заткни глотку! — заорал юнец из «Гитлер югенда», оставшийся со своими ранеными дружками, которых мы перевязывали. — А то я быстро залью ее помоями.
— Милый мальчик, если бы ты знал библию, ты не стал бы убийцей, — прогнусавил святоша. — Когда всевышний призовет тебя к себе, ты умрешь в страшных мучениях.
Юнец стал угрожать велосипедисту револьвером. Я не выдержал:
— А ну, убери-ка эту штуку! На перевязочном пункте не стреляют! С каких это пор школьник имеет право поднимать руку на человека, который годится ему в отцы!
Шольц, человек огромного роста, здоровяк, скрутил юнцу руки, втолкнул его в санитарную машину и захлопнул дверцы со словами:
— Он ненормальный. Мы отвезем его в госпиталь.
Тогда с велосипедистом сцепился другой юнец.
Мальчишка, запертый в машине, орал, требуя, чтобы его выпустили.
— Послушайте-ка, убирайтесь отсюда поскорее, — сказал я штатскому, на которого наседал юнец. — Мы сейчас уедем, и он вас прикончит.
Но человек этот упорствовал. А когда на шоссе показалась колонна стрелков на велосипедах, юнцы из «Гитлерюгенда» расхрабрились и пристрелили его.
Забыв о своем товарище, который сидел в санитарной машине, двое юнцов забрались на велосипед убитого и помчались догонять свой отряд.
Мы поехали в госпиталь. Я сказал Шольцу:
— Этого молокососа надо бы как следует выпороть и выкинуть.
Остановив машину, мы высадили юнца и посоветовали ему живее катиться домой, чтобы его не поймал на дороге летучий военно-полевой суд, а то повесят на дереве, как того солдата. Шольц дал ему пинка под зад. Мальчишка заплакал, но потом снял военную форму и побрел в город в трусах и рубашке. Это для него лучший выход: солдат, бредущих в одиночку, подвозить запрещено, а шагай он по шоссе в форме, его наверняка подцепили бы жандармы.