Дневник Ноэль
Шрифт:
Дальше настала очередь ванной комнаты в конце коридора. Она была небольшая, но сама ванна заполнена всевозможным мусором: какие-то мамины недовязанные носки и свитера, два абажура и старый, ржавый женский велосипед со спущенными колесами и без седла. Даже не представляю, почему велосипед стоял в ванной, да и вообще в доме, но я уже давно перестал искать логику в этом хаосе.
Вытаскивая из ванной велосипед, я услышал стук. Дверь открылась, и вошла Элис Фостер. На волосах снег, а в руках картонная
– Я подумала, вряд ли в доме есть что-то съестное, поэтому принесла тебе горячий ужин.
– Давайте сюда. – Я поставил велосипед и взял у нее коробку. – Проходите.
Элис сделала несколько шагов.
– Я приготовила томатный суп. Ты всегда его любил. Особенно с крекерами.
– Я и сейчас люблю, – согласился я. – Мой агент всегда смущается от этой моей привычки, когда мы с ней ужинаем в каком-нибудь модном ресторане Нью-Йорка. – Я понес коробку на кухню, соседка посеменила следом.
– Тут еще немного крекеров. И несколько булочек с маслом, и кусочек шоколадного торта.
– Не стоило так беспокоиться.
– Разве это беспокойство? Садись, поешь. Ты с обеда из дома не выходил, наверняка проголодался.
Откуда она знает? Я достал из шкафа две тарелки.
– Здесь хватит на двоих.
– Я уже поела, – возразила она. – Не хочу навязывать тебе свою компанию.
Я вернулся к столу, скрутил с термоса крышку и налил себе суп.
– Вы не навязываете, – успокоил я ее. – Садитесь.
– Спасибо. – Она села напротив, развернула крекеры и положила их передо мной. – Здесь стало намного лучше. Как продвигается дело?
– Работы еще много.
– Неудивительно. Она собирала все это целых пятнадцать лет. – Элис окинула кухню взглядом и помрачнела. – Как много боли в этих стенах.
– В этих стенах много боли, – парировал я, приложив руку к своей груди.
– Знаю. Прости.
Я посмотрел на нее.
– Вчера вы что-то говорили о моем единственном свидетеле.
– Ну, да.
– Что это значит?
– Я хотела сказать, что только я знала тебя до того, как все изменилось.
– Изменилось? В смысле, до того, как я стал знаменитым?
Она помотала головой.
– Нет. До того, как изменилась твоя мать. Она не всегда была такой, как ты ее помнишь. Она изменилась после смерти Чарльза.
– Мне тогда было всего четыре.
– Знаю, поэтому и сомневаюсь, что ты помнишь, какой мама была раньше.
Я обдумал ее слова.
– Вы говорили, что у меня могут появиться вопросы.
– У любого бы появились в такой ситуации. – Она озабоченно смотрела на меня. – Ты даже не представляешь, как сильно я переживала за тебя все эти
Я нахмурился.
– Не так уж и преуспел, как вы думаете. Поэтому и пишу.
Она тихонько кивнула.
– Знаю. Читала твои книги.
– Читали? – удивился я.
– Так за тобой и следила. Я узнаю многие места и людей, описанных тобой. В нескольких книжках даже нашла себя, хотя ты, вероятно, этого и не осознаешь.
Я внимательно посмотрел на нее.
– Насколько хорошо вы меня знаете?
– Ты и правда не помнишь? – с горечью спросила она.
– Простите, но нет.
– Хотя что тут удивляться. Сознание часто блокирует тягостные для нас воспоминания. Я всегда покупала шоколадные звездочки, и ты почти каждый день приходил за угощением.
– Их омню. Так это были вы?
– Каждый раз, как у твоей матери начиналась мигрень, я забирала тебя к себе. А когда у меня гостил племенник, ты жил у нас по несколько дней кряду. Я, как могла, старалась вытащить тебя из этого дома.
Внезапно в памяти всплыл мальчик, с которым мы иногда играли. Сам он был приезжий, но его тетя жила в нашем районе. Помню, как мы пускались в приключения на заднем дворе, воображали себя путешественниками или пиратами. А бывало, приходили к его тете и играли там в разные игры. Мы как будто играли каждый сам по себе, но в то же время вместе. Когда мне было лет семь или восемь, мальчик приезжать перестал.
– Его звали Ник, – вспомнил я.
– Значит, не забыл.
– Вы его тетя.
Она кивнула.
– Он гостил у меня каждое лето, пока тебе не исполнилось семь. Его отец был военным, и их перевели в Германию. Больше ты не играл в моем доме. Поэтому, наверное, и не помнишь.
– Я никак не мог понять, почему он больше не приезжает.
– После этого твоя мать еще больше замкнулась в себе. И мы стали видеться все реже и реже.
– Вы знали моего отца…
– Да, я хорошо знала Скотта.
Как странно было слышать его имя.
– Я знаю лишь, что он меня бросил.
Она нахмурилась и покачала головой.
– Нет, это не так. Не совсем так.
– Что значит «не совсем»?
– Он ушел, но не по своей воле. Когда умер твой брат, мама почти год не выходила из спальни. Закрылась ото всех. Отец винил себя в смерти сына, и она не упускала случая уколоть его этим.
– Почему он винил себя?
– Насколько я поняла, он должен был присматривать за Чарльзом, когда все это произошло. Твоя мать во всем винила Скотта. Мне кажется, он и сам винил себя – так он был убит горем. Она разлюбила его. Они прожили вместе еще два года, но ему было очень тяжело. И они развелись.