Дневник одного тела
Шрифт:
Жизнь меркнет, думал я, живя за занавесом своей катаракты. Свет незаметно угасал. Теряя очертания, мир вокруг меня терял и свою реальность. Постепенно исчезала четкость. Существа с неясными очертаниями превращались в идеи. Глаза обо всем составляли свое мнение. Я считал, что вижу, как мы считаем, что понимаем. После смерти Грегуара серый туман сгустился еще больше. Я блуждал в мутном, все более непроницаемом облаке и дожидался слепоты, как дожидаются сна. Но Фанш рассудила иначе. С этими птичьими пленками на глазах ты похож на старого слепого пса! Давай, шевелись, фугасик! Катаракта! Подумаешь! Операция! Быстро! В наши дни это ерунда!
Так я снова оказался на операционном столе с обездвиживающей уздечкой на голове, и чей-то скальпель стал копаться в моем глазу, как в яйце, сваренном всмятку. На следующий день, когда мне сняли повязку, я проникся жалостью к врачу: за ночь он постарел лет на двадцать! Потом настала очередь другого глаза, и все то, что я переставал видеть
* * *
86 лет, 9 месяцев, 12 дней
Четверг, 22 июля 2010 года
Переливание крови прекрасно сочетается с образом Дракулы. Я лежу на больничной койке, и в меня по капле вливают чужую кровь. Я бы, конечно, предпочел улететь в ночь, напившись допьяна крови трех дежурных медсестер, досуха выжатых мною, но после легализации вампиризм потерял все свое очарование. И потом, у меня больше нет зубов. Так что по капле, и точка. Маргерит предложила вставить мне в уши свой айпод – чтобы не так было скучно лежать. Она предварительно начинила его Шекспиром и Малером. Нет-нет, малышка, не хочу отвлекаться, мне никогда не делали переливания крови, я хочу слышать, как падают капли, и отмечать каждое улучшение. А у нас для тебя сюрприз, объявляет Фанни, за тобой приедет мама! Только не говори ей, что мы тебе это сказали, ладно? Сюрпризы радуют главным образом тех, кто их готовит. Мама? Ах, Лизон! Лизон вернулась из поездки? Раньше срока? Может, и Брюно тоже придет? Попахивает концом.
Переливание оказалось долгой историей. Кровь капает медленно, усыпляюще. Мое воскресение наступит не сразу. Даже лучшему из нас на это дело понадобилось три дня. В полусонной голове вертятся всякие глупости, мозг вяло играет сам с собой. На память приходит слово «миелобласт». Я думал, что «бласт» – это ударная волна. Нет, это смертоносные клетки, бласты, миелобласты… На книжных полках – полчища тараканов… Они смазывают крылышки книжной кровью и выставляют антенны… Видишь, видишь? Это бласты…
* * *
86 лет, 9 месяцев, 15 дней
Воскресенье, 25 июля 2010 года
Мне вспоминается фраза того музыканта, мимолетного ухажера Лизон, он вусмерть накачивался наркотиками, и Мона как-то попросила его описать «в подробностях», что он чувствует после дозы героина. Тот долго думал, а потом нежным голоском (я никогда не встречал парня, настолько чуждого всякой агрессивности) ответил: После дозы? Ах, все сразу становится ясно и понятно! Как будто сам Господь Бог держит тебя на руках и баюкает. Так вот переливание крови производит на меня точно такое же действие. Я как новорожденный на руках у Господа Бога! Как иначе описать этот приток жизненных сил в бескровное тело? Самое настоящее воскресение. И все как-то… не знаю… невинно, все ново. Не ожидал такого эффекта, ну да мы и рождения своего не ожидаем! Сказать «улучшение» – это ничего не сказать. Улучшение… Они говорят: после переливания вам станет лучше, но я не «лучше» себя чувствую, я заново родился! Живой, ясно мыслящий, уверенный в себе, мудрый – вот каким я себя чувствую! На руках у Господа Бога. С которых мне все же хочется слезть, чтобы взобраться по лестнице к себе в спальню. Что я снова стал делать со вчерашнего вечера. Наша спальня, мой кабинет, мои тетради… Надо еще позаниматься бумагомарательством, написать заметки для Лизон. Потому что в последние дни у меня не было сил и двух слов связать. Только сделал кое-какие пометки. А теперь – воскресение! Скажем честно, на двадцать лет я, конечно, себя не чувствую. Тех двадцати лет уже нет, а вместе с ними ушли в небытие и шестьдесят следующих. Нет, я воскрес таким, каким и был, сегодняшним, восьмидесятишестилетним, и все же я – как новенький. Исцеление без долгого выздоровления, без нового привыкания к жизни. В общем, допинг. Доза.
* * *
86 лет, 9 месяцев, 16 дней
Понедельник, 26 июля 2010 года
До самого конца мы остаемся детьми нашего тела. Растерянными детьми.
* * *
86 лет, 9 месяцев, 19 дней
Четверг, 29 июля 2010
Сегодня утром, когда я брился, разглядывая в зеркале торчащее ухо, которое мне так и не удалось исправить и о котором я упоминаю здесь впервые, откуда-то из детства всплыл смешной эпизод. Я пожаловался на ухо папе. Он спросил, что в нем меня не устраивает. Оно не такое, как другое! И что же в нем такого необычного по сравнению с другим? Этот ответ меня и рассмешил. А
* * *
86 лет, 9 месяцев, 21 день
Суббота, 31 июля 2010 года
В ресторане, где мы отмечаем мое воскресение, я поздравляю Фредерика с удачным выбором донора: Кровь свеженькая, как молодое вино! Он переглядывается с Лизон. Мы с Моной улавливаем мысль, что кроется в молчании этих двух любящих умниц: пусть порадуется, это ведь ненадолго, действие переливания скоро кончится.
* * *
86 лет, 9 месяцев, 22 дня
Воскресенье, 1 августа 2010 года
Из душа голышом выскочила Фанни. Ох, прошу прощения! – воскликнула она. Придя в себя от этого чудного зрелища, я подумал об ужасе, охватившем меня как-то вечером (мне было тогда десять лет), когда, войдя в ванную комнату, чтобы почистить зубы, я застал там маму, совершенно голую, вылезавшую из ванны. От удивления, а может быть, от испуга она обернулась и стояла прямо передо мной, нагая, расплывчатым силуэтом в облаке пара. Я как сейчас вижу ее стройное тело с тяжелыми грудями (сейчас оно кажется мне телом очень молодой женщины), с порозовевшей от горячей воды кожей, ее приоткрытый от изумления рот, широко раскрытые глаза, а за ней – запотевшее от пара зеркало умывальника. Я вскрикнул и быстро снова захлопнул дверь. И лег спать, не почистив зубы, охваченный поистине священным ужасом. Хотя в то время мне еще ничего не было известно ни о застигнутой во время купания Диане, ни об Актеоне, разорванном его же собаками. В тот вечер мама не удовольствовалась обычной проверкой издали, хорошо ли я улегся, она пришла ко мне и поцеловала в лоб, а потом дважды повторила: «Ах ты, мой мальчуган», – и погладила по голове.
* * *
86 лет, 9 месяцев, 23 дня
Понедельник, 2 августа 2010 года
И все же, все же, как можно считать скелет символом смерти, когда кости – это основа жизни! Мозг мыслит, сердце качает кровь, легкие проветривают, желудок переваривает, печень и почки фильтруют, яички предвидят, но по сравнению с костями все они – второстепенные элементы. Сама жизнь – кровь, кровяные шарики, то живое, что в нас есть, создается в мозге наших костей!
* * *
86 лет, 9 месяцев, 29 дней
Воскресенье, 8 августа 2010 года
Страшное дело. Мальчик Фабьен, семи или восьми лет, лучший друг Луи и Стефано, пукнул во время мессы. Во время возношения Святых Даров, среди всеобщей тишины, что еще хуже. Дети стоят на ушах. Я застал их за спором, вызванным попытками решить детскую проблему номер один: понять причинно-следственную связь между причинами, порожденными их маленьким детским мирком, и их последствиями в мире взрослых. Конечно, Фабьен «не должен был так поступать», выпускать из себя дурной дух там, где витает Дух Святой, – «так не делается». Но «он же не нарочно», и его папа «не должен был ругать его при всех, а то, как он его наказал, вообще ужасно». Бедного Фабьена посадили под арест на все воскресенье, в то время как он должен был идти на день рождения к Луи. (Вообще-то, надо сказать, что отец у Фабьена – молодой кретин, исповедующий веру такую же иррациональную, как мой атеизм. А сын у него прозрачный, как сколопендра, выросшая в ризнице. Чудо, что он вообще еще пукает.) Заметив, что я их слушаю, Стефано и Луи спросили, что я, как всезнающий прадедушка, думаю по поводу пуканья. Нелегко ответить на такой вопрос, когда ты сам уже много лет погряз в проблеме пуканья и его маскировки под кашель. Тем не менее я решительно вступил в разговор. Я сказал, что удерживать газы опасно для здоровья. Почему? Потому что, если наше тело наполнится газами, дорогие дети, мы взлетим, как воздушные шары, вот почему! Взлетим? Взлетим, а если уже в воздухе с нами случится такое несчастье и мы все же пукнем – а такое обязательно случится, потому что нельзя же сдерживаться до бесконечности, – газы выйдут из нас, и мы упадем вниз и разобьемся о скалы, как динозавры. Да?! А что, они так и погибли, динозавры? Да, им столько твердили со всех сторон, что пукать неприлично, что они сдерживались, сдерживались, сдерживались, раздувались, раздувались, раздувались и в конце концов взлетели в воздух, а когда им все же пришлось пукнуть, беднягам, они сдулись и разбились о скалы, все до последнего! (Скалы их очень впечатлили.)