Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
Шрифт:
В 7 часов вечера король, гвардия, маршалы и часть той толпы, которую уже более нельзя было называть армией, прибыли в Румшишки, а малочисленные остатки итальянской армии и 1-го корпуса расположились вместе с авангардом у Жижмор.
Ковно, 12 декабря. Мюрат считал свое присутствие в Ковно необходимым и в ночь на сегодня направился туда. Хотя нам оставалось пройти до города всего 10 миль, но мы так устали, что нам казалось невозможным пройти такое большое расстояние в один день, особенно в такой обуви, как наша. Наконец, все те, кого только пощадила зимняя стужа, все бежавшие из Вильны и спасшиеся от казаков, подошли к Ковно между двумя и пятью часами дня. Вид этого города, окруженного крепостями, положение его,
Город оказался переполненным спешившейся кавалерией. Король приказал генералу Бертрану и графу Дарю вывезти из города все, что только можно было, распределить провиант на 8 дней, а дома, которые служили складом оружия, поджечь, кладовые с припасами разорить и поставить батарею из 9 орудий на высотах Алексотена, за Неманом для того, чтобы можно было защищать мост и арьергард.
Трудно описать, какое от этого произошло смятение. Все бежали, давили друг друга, торопясь запастись провизией. Заведующие складами думали только о своем спасении и все разбежались, когда толпа стала ломать ворота амбаров. Водка текла по улицам. Одни солдаты тащили мешки с сухарями и рисом, другие катили бочки с винами и, желая тотчас же распить их, врывались даже в те дома, где квартировали штаб-офицеры. Пожар быстро распространился и перешел с винных складов на соседние дома; жители обезумели от горя и с ужасом смотрели, как все их имущество стало добычей огня.
В 7 часов вечера все маршалы сошлись и обсуждали вопрос: возможно ли держаться на такой позиции и соображали, много ли солдат находится в их распоряжении. Оказалось, что вместе с гвардией насчитывалось всего только 3000 человек. Решено было оставаться и ждать момента, когда возможно будет присоединиться к армии под прикрытием привислинских крепостей и отряда Макдональда.
Время шло, а беспорядок все увеличивался и увеличивался. Солдаты, так долго не пившие вина, до того перепились, что все улицы были переполнены мертвыми и пьяными. Опьяневшие валялись на снегу и незаметно погружались в вечный сон, т.е. засыпали, чтобы не проснуться.
13 декабря. Сегодня утром, в 5 часов, Мюрат выступил из Ковно в направлении к Гумбиннену, вместе с гвардией и четырьмя пушками, которые и расположил на высотах Алексотена. Остальные пять пушек оставили под охраной небольшого отряда из 80 рекрутов.
К несчастью, приказы очень быстро сменялись контрприказами: так, например, получив приказ идти на Тильзит, мы немедленно получаем другой: отправляться в Гумбиннен. Эти колебания способствовали тому, что окончательно разрывалась всякая связь между отдельными частями армии, представлявшими собой последние остатки прежних корпусов.
Пожар в Ковно, охвативший лавки и амбары, ясно показал русским, что французы покинули их владения.
..............................
17 декабря в Гумбиннене мы, к крайнему нашему удивлению, встретили Нея с жалкими остатками армии. Таким образом, начиная с Ковно, замешательство в войсках было полное, мы уже шли без арьергарда, который мог бы служить нам охраной. Вице-король послал в Кенигсберг генерала Джифленга для того, чтобы тот направил всех людей 4-го корпуса в Мариенвердер; а они, согласно приказу (позднее присланному), следовали уже по дороге в Тильзит.
Преследование русских прекратилось.
Пруссаки, увидя вновь войска, сначала подумали, что это был только передовой отряд нашей армии, но когда убедились в своей ошибке, то не могли уже скрывать ненависти, какую питали они к французам.
Вначале они смотрели на нас с удивлением, но было ясно видно, что к чувству некоторого сострадания примешивалось большое злорадство. Патриотизм брал верх над человеколюбием...
Действительно, Великая Армия, в течение двадцати лет входившая с триумфом во все столицы Европы, теперь являлась впервые изувеченной, обезоруженной и преследуемой. В таком виде Великая Армия была радостным зрелищем для всех, кто считал ее главной виновницей своего позора и своего угнетения. С восторгом перечислялись
О! как тяжело было после стольких испытаний, стольких страданий, невзгод и опасностей встречать к себе такое отношение! Ни сострадания, ни безграничного удивления, как того заслуживали люди, сохранившие свои знамена и свое оружие! Вместо этого, повторяю, мы видим злорадство, встречаем презрение. Я чувствую, что эти оскорбления способны вызвать озлобление в солдатах и разного рода выходки с их стороны, а может быть, даже прямое возмущение и бунт.
Конец декабря, Кенигсберг. Неаполитанский король перенес свою главную квартиру в Кенигсберг, куда нахлынули все отставшие солдаты Великой Армии. Кафе, рестораны, отели — не могли вместить огромного количества приезжих. Не хватало золота, чтобы сделать все покупки, какие хотелось; а теперь всякий желал упиться наслаждениями, и это излишество, в связи с тем, что температура внезапно, в одну ночь, поднялась до 20° — не замедлило на всех гибельно отразиться. Многие, оставшиеся в живых, еще держались на ногах вследствие постоянного лихорадочного состояния, а теперь вдруг слабели и умирали. Таков был конец Ларибуазьера, главного начальника артиллерии, Эбле, боровшегося так долго и упорно против стихийных сил, против беспорядка, бывшего таким смелым в опасные моменты и показавшего себя героем при переходе через Березину. Каждый день и каждый час уносили новые жертвы и усугубляли наше горе [34] .
34
С.-Петербургская газета опубликовала следующий список наших потерь:
| Пленных офицеров | 6000 |
| Пленных солдат | 130 000 |
| Трупов, сожженных между Москвой и Вильной | 308 000 |
| Отнятых пушек или покинутых | 900 |
| Покинутых или отнятых ружей | 1 000 000 |
| Телег, колясок, фур, покинутых в России | 25 000 |
Post Scriptum
27 января 1813 г. Неаполитанский король был освобожден от своих обязанностей и заменен принцем Евгением. Тотчас же все приняло совершенно иной вид.
Почетный караул и итальянские, тосканские и пьемонтские велиты составили его стражу. Он вызвал немедленно две итальянские дивизии под командой Фонтанелли и Пьери.
Под охраной этих дивизий остатки московской армии образовали кадры, предназначенные принять рекрутов, набранных еще до 1812 г.
Ветераны заражали рекрутов благородной, пламенной отвагой. Рассуждали о причинах всех несчастий. Почему так запоздали открытием кампании? Почему 27 июля не дали сражения при Витебске? А 7 сентября — при Бородине — почему русскую армию не преследовали немедленно после боя? К чему было столь продолжительное пребывание в Москве? Почему не воспользовались победой, одержанной итальянцами при Малоярославце 24 октября, и отступили вместо того, чтобы идти на Украину? Думали, что в этом заключалась причина многих неудач, но главным образом вся беда была в стихийных силах. Итальянская армия, представлявшая теперь из себя только немного уцелевших воинов, все же с гордостью несла, среди пятидесяти или шестидесяти человек, составивших кадры полка, своих орлов, свои развевающиеся победные знамена, прошедшие с триумфом берега Двины, Лужи и Вязьмы. Все остались целы! Ни одного не отдали! Престиж оружия не пострадал, и можно было сказать, как сказал Франциск I после битвы при Павии: «Все погибло, кроме чести!»