Дневник офисного муравья
Шрифт:
– Ну и ладно, – сказала мама. – Ты расслабься и не обращай внимания.
– Не уверена, что у меня получится, – ответила я.
Хотя… что-то в этом есть. Чем старше ты становишься, тем становишься скучнее. Старше-я имею в виду не по паспорту, а по внутреннему состоянию. А «скучно»-для меня слово ругательное. Вот и задумаешься… И еще задумаешься над тем, можно ли этот процесс (в смысле состояние души, а не паспорта) регулировать, или это дается тебе как генетический код?
17 сентября, четверг.
Явился субтильный Эдик и предложил «встретиться, пообщаться…».
– Чего? – не сразу поняла я. – Когда это?
– Когда хочешь. – Он радостно смотрел на меня.
Короче, Эдик решил, что я-это объект. Для его внимания.
Обижать его не хотелось. Потому что как я потом буду разбираться в его учетной программе? Сказала, что обмозгую…
– Круто! – смеялась Юлька, когда я шепотом доложила ей по телефону о последних событиях. – А что? Сходила бы.
– Ты что, сдурела?! – опять-таки шепотом рявкнула я. – Он ниже меня на полголовы, легче на пять кэгэ и моложе лет на десять.
– И что? – сказала Юлька. – Что такого-то? Это все предрассудки, Ирэн. Это-не главное. И если он тебе нравится…
– Убью! – пообещала я.
– Ха-ха, – сказала Юлька, и я отрубила телефон.
Нравится? Это бледная компьютерная немочь? Ну, извините…
А вот теперь я буду мучаться, как мне получше ему отказать.
Опять Селезнева в имейле. «А что за работа у тебя сейчас?»-интересуется она. «Персональный финансовый консультант», – отвечаю я. «Типа секретарь?»-ехидничает она. «Типа Кондолизы Райе», – отвечаю я. «А что, он такой же, как Буш?»-спрашивает Селезень. А вот это уже плевок.
Но вот что заметила. В каждой строке селезневских имейлов сквозила изрядная уверенность в себе. Черт, опять у меня приступ неконтролируемой зависти. Опять хочется стать такой, как она.
18 сентября, пятница. Позвонила на свою старую работу насчет справки о доходах. Не скрою, с трепетом. Чего ждала? Положа руку на сердце-того, что прямо сразу начнут рыдать в трубку: мол, как было хорошо со мной и как плохо без меня. Обломалась. Не рыдали.
– Привет, – сказала я Ленусику. – Как дела?
– Ой, Ирок! – заверещала Ленусик. – Как я рада тебя слышать! Может, заедешь к нам, расскажешь, как ты там зажигаешь?
– Заеду, – пообещала я. – Если вы мне справочку сделаете.
– Сделаем, – сказала Ленусик. – Прямо сейчас и сяду.
– А не главбух этим занимается? – удивилась я. Раньше эти дела были по моей части.
– Не-а, – рассмеялась Ленусик. – Она вообще ничем лишним не занимается.
– Ее нет, что ли? – спросила я. – А то ты уж больно…
– Нету, – подтвердила Ленусик. – Ты рано звонишь.
– Рано? – Я взглянула на часы-одиннадцать без малого.
– Раньше одиннадцати не приходит, – сообщила мне Ленусик. – В пять удаляется.
– Ну, я в общем-то тоже… – пробормотала я. У меня-то вообще был свободный график.
– Нет, ты не путай, – сказала Ленусик. – Ты так с шефом договаривалась. А она подписалась на обычный график, как мы все. И
– Главбух, – сказала я.
– То-то и оно. Да и вообще… Уйду я отсюда, – буркнула Ленусик.
– Чего так?
– Не нравится она мне. И я ей.
– Сочувствую, – сказала я.
А в глубине души испытала удовлетворение. Поняла, почем фунт лиха? Ленусик работничек-то тот еще. Как раз тот случай, когда говорят, что хороший человек-это не профессия. За ней глаз да глаз был нужен. И что самое огорчительное-ни черта не запоминала. То есть я исправляю ее ошибки, объясняю, что почем и почему, а она идет и делает все то же самое еще десять раз. «Да у нее просто голова забита другим», – говорил Тим. «Да у нее вообще там, в голове, ничего нет», – утверждала Кэт. А человек хороший. Можно даже сказать-прекрасный. Поэтому я и терпела все ее закидоны. А «немецкая дамочка», видно, не терпит. Ну и ладно. Я вдруг поняла, что все это меня не очень-то и трогает. А ведь думала, что буду долго рефлексировать. А не прошло и двух месяцев, как я остыла. Странно, да?
21 сентября, понедельник. На работе? На работе-настоящая засада. В смысле работы толком так и нет, а вот история с личными делами имела свое продолжение.
Все наши прогнозы оказались… ничем не оказались. Шеф позвал меня сегодня к себе в кабинет и напрямую предложил стучать на несчастных, которые работают рядом со мной. Я вытаращила на него глаза. А он сказал:
– А что?
И взглянул так невинно-невинно.
А потом начал рассказывать мне, что это совершенно нормальная практика там, за бугром. Вообще-то я и сама об этом слышала. Там у них сдать соседа за то, что у него собака подвывает днем, когда он на работе, – на раз-два. И в каких-то странах, говорят, стукачи даже процент имеют от тех штрафов, что берутся с провинившейся публики. Вот, кстати, о проценте. Резонно возникает вопрос: а какая мне-то выгода от этого?
Выяснилось, что на этот очень непростой вопрос у шефа есть очень ясный ответ.
Мне был обещан бонус. Дополнительный к тому, что записан у меня в контракте. Причем каждый квартал. Круто, да? Фискал на жалованье.
И вот я задумалась. Нет, не о том, стучать или нет-здесь даже вопроса быть не может. Не стучать, и точка. Бр-р-р, как подумаю, что я могла бы… Как склизкое земноводное в руки взять… Вопрос в другом-как отказать, чтобы не потерять работу. Хотя… а стоит ли ее, такую, сохранять? Короче, экзистенциальный кризис.
Зато субтильному Эдику я отказать сумела.
– Послушай, – сказала я ему без обиняков, – ты ниже меня на полголовы, легче на пять кэгэ и моложе лет на десять.
– А тебе сколько? – удивился он.
– Тридцать три, – ответила я.
– А я думал, двадцать пять, – сказал он.
Чушь собачья, но приятно.
– Нет, извини, – сказала я.
– А мне не двадцать три, – сказал задумчиво он. – Двадцать пять, в декабре. А кэгэ и сэмэ, – продолжал Эдик, – вообще ерунда.
Я молча смотрела на него.