Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. 1861 год
Шрифт:
Был на юбилярном обеде. Гр. Блудов, после «loyalty toast'a» [46] в честь е. величества и другого, мною не расслышанного тоста в честь императорского дома, или России, провозгласил беззвучным голосом (parlant comme les ombres de l'Odysse [47] , по выражению Тютчева) тост в честь юбиляра. Кн. Вяземский читал ответную речь, весьма хорошо написанную. Жаль только, что он ее читал.
Плетнев читал приветствие от Академии и стихи Тютчева. Бенедиктов декламировал, а Соллогуб пел свои стихи. Погодин, нарочно приехавший из Москвы, сказал речь; наконец, немецкий lettre Wolfsohn [48] также произнес speech по-немецки и к тому бесконечный, а гр. Орлов-Давыдов, сказав speech по-русски, провозгласил тост
46
тоста лояльности (англ.)
47
Выступая в качестве тени Одиссее (фр.)
48
письмо Вольфсона (англ.)
При всем том видно, что у нас в подобных случаях требования скромные и уровень невысок. С удовольствием ценю в кн. Вяземском дар привязывать к себе людей. У него действительно, друзей и доброжелателей много. Ценю этот дар тем более, что я его лишен совершенно. Нередко анализировал я себя в этом отношении. Знаю, почему я друзей не имею и не мог иметь, знаю, что в этом виноват не я…, но сожалею о себе и радуюсь за тех, у кого есть друзья.
Познакомился на обеде с Писемским, Майковым, Бенедиктовым и Погодиным.
3 марта. Был в французском театре. В 2 года первый раз. Впечатление – чувство удовольствия, что не бывал чаще. Я легко плачу, если пиэса трогательна, а это досадно; я скучаю, если пиэса комическая, но в современном роде, т. е. фарс. Je n'aime pas le gros rire [49] . Нет, мне еще рано искать развлечений в этом роде. Осадок грусти и тоски на дне моего сердца приводится в движение. Мне как-то душно и тяжело, выходя из театра.
49
Мне не нравится громкий смех (фр.)
Обедал у Муравьевых. Зеленый сказал мне, что М. Н. думал и даже написал записку о присоединении Департамента сельского хозяйства к межевому корпусу, чтобы оставить это за собою, а Министерство якобы сдать! Это на него похоже. Вечером заходил к Вяземским, где видел Погодина и Тютчева, который говорит, что взгляды Зимнего дворца на польский вопрос est une fatalite dynastique et tient au sang Allemand [50] .
4 марта. Утром в Комитете. Заходил к Вяземским. Завтра Манифест об отмене крепостного состояния читается в здешних и московских церквах. Сегодня с почтовым поездом отправились по Московскому тракту до 40 генералов овиты и флигель-адъютантов, командированных в разные губернии для наблюдения за ходом крестьянского дела. Великие дела не лишены некоторой доли камизма. Каждого из этих господ Бутков снабдил особым официальным чемоданом с официальным ключом и за печатьми. В этих чемоданах везутся новые крестьянские Положения, которые везущими должны быть сданы губернаторам.
50
является династическим и фатальным в связи с немецкой кровью(фр.)
Вечером был на концертном вечере в Зимнем дворце. Императрица n'a point paru [51] по неизвестной причине. Но были все вел. князья и принцы, и, кроме вел. кн. Елены Павловны и Екатерины Михайловны, все прочие вел. княгини. Вел. кн. Михаил Николаевич говорил со мною о крестьянском деле, выражая уверенность в благополучном его исходе. Государь вспомнил о посылаемых мне теперь ежедневно губернаторских отчетах и сказал мне: «Я тебя теперь бомбардирую». Вел. кн. Ольга Николаевна оказала мне внимание приглашеньем к ужину за ее столом. Гр. Потоцкий (камергер, по случаю любезности его жены, не весьма обладающий камергерскими и вообще порядочньши манерами) уверял меня que la voix publique me nomme president du Conseil d'administration a Varsovie [52] . Спасибо. Он не сказал мне, что Муханов уволен.
51
не появлялась (фр.)
52
что голос
5 марта. Новая эра. Сегодня объявлен, в Петербурге и Москве, Манифест об отмене крепостного состояния. Он не произвел сильного впечатления в народе и по содержанию своему даже не мог произвести этого впечатления. Воображение слышавших и читавших преимущественно остановилось на двухгодичном сроке, определенном для окончательного введения в действие уставных грамот и окончательного освобождения дворовых. «Так еще два года!» или: «Так только через два года!», – слышалось большею частью и в церквах, и на улицах. Из Москвы тамошнее начальство телеграфировало, что все обошлось спокойно «благодаря принятым мерам».
Государь на разводе собрал офицеров и сказал им речь по поводу совершившегося события. При выходе из манежа народ приветствовал его криком «ура!», но без особого энтузиазма. В театрах пели «Боже, царя храни!», но также без надлежащего en train [53] . Вечером никто не подумал об иллюминации. Иностраницы говорили сегодня: «Comme votre peuple est apathique!» [54] . Это не столько апатия, сколько сугубое последствие прежнего гнета и ошибок во всем ходе крестьянского дела. Правительство почти все сделало, что только могло сделать, чтобы подготовить сегодняшнему Манифесту бесприветную встречу.
53
подъема (фр.)
54
Как ваши люди апатичны! (фр.)
Утром был у обедни. Потом на рысистых бегах. Вечером у гр. Блудовой и у Мещерских.
6 марта. Утром в Комитете, в Министерстве и у кн. Щербатовой. За мной посылал кн. Вяземский, чтобы посоветоваться на счет адреса от имени Правительствующего сената, имеющего быть представленным государю в ответ на Манифест. Сенаторы положили «не благодарить и не поздравлять», но верноподданнически отозваться на Манифест. Каждый Департамент избрал редактора. Затем из всех редакторов избран кн. Вяземский, а он выпросил себе в сотрудники сенатора Пинского (Карниолини), который должен был приехать к нему сегодня вечером. Между тем проект адреса был уже написан и на совещании со мною подвергся только немногим изменениям.
Вечером был у гр. Блудова и у Вяземских, где по древнему обычаю дамские вечера не клеятся.
Из Польши все те же вести. Временное правительство прекратило свои действия, и правительство наместника восстановлено, но обнаруженное бессилие его лежит на нем тяжкою гирею, опутывает его колючими веригами. Здесь краснеют пред претерпенным и претерпеваемым там уничижением, но не знают, на что решиться, за что взяться, с чего начать и к чему идти.
7 марта. Утром в Комитете. Заходил к Шувалову, который показал мне превосходно продуманное и написанное им мнение в ответ на предложение некоторых дворян ходатайствовать о созыве чрезвычайного собрания дворянства и о принятии в соображение правительством претерпеваемых дворянством убытков вследствие эмансипационной реформы. Шувалов доказывает, что говорить об убытках рано, что предаваться раздражительным прениям несвоевременно, и что вообще подобная система действий со стороны дворянского сословия по соответствовала бы ни его достоинству, ни настоящему значению, ни будущему призванию.
Вечером был у меня Маврос. Умен. Из его речей видно, между прочим, как у нас уже глубоко проникли понятия о либеральных формах правления. Мы опираемся на войско, а войско уже рассуждает и находит, что на него опираться не следует.
8 марта. Утром в Комитете и в Министерстве, где было 3-е заседание Петровского комитета. В городе ходят слухи о каких-то новых столкновениях в Варшаве.
9 марта. Утром в Комитете и у гр. Блудова, который сообщил мне записку статс-секретариата Царства Польского о введении в действие в Царстве органической грамоты 1832 г., доселе в действие не введенной. Эта записка будет рассматриваться в назначенном на 11-е число заседании Совета министров.