Дневник переводчик Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664)
Шрифт:
Мы не беремся судить, рассчитывал ли Боуш на то, что его труд когда-либо увидит свет в виде печатной книги или в рукописных копиях. Едва ли он питал надежду переправить свою рукопись за пределы России для издания или распространения, не рискуя при этом своей приказной службой. Сам переводчик мог строить планы побега, но не воспользовался ими в последние месяцы жизни из-за привязанности к оставшейся в Москве семье либо по иным причинам. Так или иначе, о «Дневнике», по всей видимости, не узнали ни современники Боуша, ни потомки, исключая нескольких академиков времен императрицы Анны. Можно только надеяться, что настоящее издание, осуществленное более чем через три с половиной столетия после смерти автора, найдет своего читателя.
Дневник войны русских и поляков (1654–1664)
Год 1654
4 августа князь Яков Черкасский отправился со своей армией и со всеми присоединившимися к ней войсками из Копыси, оставив там Трубецкого, переправился под Оршей через Днепр и расположился лагерем на другом берегу близ Дубровны. Русские вскрыли склепы, бывшие в монастырях в Орше, выбросили останки из гробов, положили в них своих воинов, павших в стычке под Шкловом, и отослали в Москву, чтобы похоронить их там.
5 августа пришел приказ от Его Царского Величества, который стоял с главной армией под Смоленском в укрепленном лагере на Девичьей горе и обложил крепость, чтобы Черкасский со своей армией и присоединившимися к нему войсками возвратился под крепость Дубровну, выбрал из своих войск шесть тысяч лучших
13 августа польских пленных доставили из войск боярина Василия Петровича Шереметева, стоявших под Полоцком, в главную армию под Смоленск. Среди пленных был высокородный Петр Беганьский, подкоморий полоцкий, взятый в плен в стычке под Глубоким.
14 августа под Смоленск к армии прибыли тысяча конных казаков от Золотаренко. Их встретили с большой радостью.
В ночь с 15 на 16 августа враг атаковал крепость Смоленск решительным приступом.
16 августа приступ прекратился с большим уроном для врага, потерявшего более шести тысяч человек, и т. д.
24 сентября из Никольского монастыря [143] прогнали монаха по имени Варлам, который ночью объезживал у крестьянина кобылок [144] .
143
Вероятно, здесь и далее, в записях за 1655 г. имеется в виду Никольский Рождества Пресвятой Богородицы мужской монастырь в деревне Возмище под Волоколамском.
144
Использованный в немецком оригинале глагол bereiten предполагает, по всей видимости, сексуальный подтекст.
Дополнение к 1654 году
В этом году Его Царское Величество выступил из Москвы, своей резиденции, с мощной армией в триста тысяч человек [145] и превосходной артиллерией из стенобитных орудий и искусно сделанных мортир и лично направился с главной армией под крепость Смоленск. Во время этого похода сдались Дорогобуж и Белая, два укрепленных замка. Крепость Смоленск же осаждали вплоть до того, как она принуждена была сдаться в соответствии с соглашением, не рассчитывая больше на свои малые силы перед лицом превосходящих сил врага, после приступа, в котором русская сторона потеряла около шести тысяч человек. Воеводу Филиппа Обуховича, полковника Вильгельма Корфа со своим полком пехоты, подполковника фон Тизенхаузена с полком генерал-цейхмейстера Гонсевского, а также часть дворян, не желавших покориться русскому игу, по соглашению отпустили в Литву со всеми своими домочадцами. Оставшиеся дворяне и часть рядовых солдат, которым в русских дипломах, написанных золотом, были обещаны великие вольности, подпали под ярмо русского рабства и, хотя и имели вначале некоторую свободу, в конце концов потеряли все разом. С ними обошлись намного более сурово, чем они могли себе представить.
145
Очевидно баснословная оценка численности войск. Современные историки оценивают численность царских войск в Смоленском походе более чем в 40 тысяч человек, а общих русских сил в кампании 1654 г. не более чем в 100 тысяч человек. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война 1654–1667 гг. М.: Руниверс, 2019. С. 20.
Граждане Могилева отправили при подстрекательстве вероломных казаков посольство к Его Царскому Величеству под Смоленск и добровольно сдались под русскую защиту, получив, согласно грамотам, великие вольности, которые сохраняли долгое время против всяких ожиданий. Гомель, Кричев, Рославль и другие крепости Северской земли на Соже, переметнулись к казакам нежинского полковника Ивана Золотаренко [146] . Себеж, Невель, Полоцк, Велиж [147] , Дисна и другие крепости на Двине сдались русскому воеводе боярину Василию Петровичу Шереметеву, который действовал в тех местах с новгородским войском в сорок тысяч человек, и все были заняты русскими гарнизонами. Витебск, оборонявшийся храбро и доставивший врагу довольно неприятностей, был взят Шереметевым после длительной осады поздней осенью, когда Смоленск уже давно был сдан. Замок, в котором дворяне и солдаты укрылись после завоевания города, сдался, наконец, под тем условием, чтобы все, кто не пожелает оставаться под русской властью, имели свободу выезда в Польшу, Литву и куда бы кто ни пожелал со всем имуществом и домочадцами. Однако, хотя после сдачи крепости всем не пожелавшим остаться было позволено собраться в дорогу и майор Вольф отправился со шквадроной [148] драгун сопровождать их, когда они уже были в пути, египтяне сообразили, что отпустили народ Израиля [149] . В спешке приказали вновь схватить их и взять под стражу. Все их имущество отобрали, а их самих с женами и детьми увели в бедственное рабство. Другие же, выказавшие русским послушание и повиновение, остались невредимыми со всеми своими домочадцами и имуществом и пользовались рабской вольностью в той мере, в какой это возможно. Крепость Мстиславль также покорилась и сдалась в короткое время, когда осада не продлилась и двух недель, боярину и генералу князю Алексею Никитичу Трубецкому и его товарищам. Весь ее гарнизон, в том числе большое число знатных дворян, которые бежали туда из различных мест, жестоко вырезали. Часть выживших женщин и детей разделили между солдатами для вечного рабства, знатные женщины и девицы подверглись надругательству, так что судьба их была весьма плачевна. Горы, Копысь, Шклов и другие замки на Днепре сдались тому же генералу и остались нетронутыми, не считая того, что некоторых из дворян и горожан, показавшихся подозрительными, взяли в плен и увели в Москву, а их имущество отобрали. Крепость Дубровна на Днепре, выдержав много вражеских нападений, жестоких приступов и долгую осаду, но не ожидая подмоги и не будучи более в состоянии выдерживать непрестанный натиск врага, сдалась в конце концов генералу Трубецкому на определенных условиях, скрепленных высокими клятвами, но весьма скверно исполненных. После того как крепость сдалась под честное слово, вверив свое благополучие вероломному врагу, тот жестоко вырезал тысячу человек без малейшего сожаления, разграбив все имущество и добро. Прочих же, избегнувших острого меча ценой горьких стонов и жалоб, он раздал немилосердной солдатне, которая увела их, горестно стенавших, на продажу в вечное рабство. В конце концов он разорил прекрасный графский город [150] , предав его огню и обратив в развалины.
146
В действительности Кричев сдался полковнику Константину Поклонскому, а Рославль – князю Алексею Никитичу Трубецкому. Золотаренко взял лишь Гомель и некоторые другие крепости на Соже. См.: Там же. С. 21.
147
В действительности воевода Матвей Васильевич Шереметев взял Велиж лишь в июне следующего, 1655 года.
148
Шквадрона – тактическая единица, включавшая в себя от двух до четырех рот (ок. 150–300 драгун или рейтар).
149
Аллюзия на Исх. 8: 1.
150
Дубровна
Литовская армия под началом генерала князя Януша Радзивилла, которую перед тем обратил под Шепелевичами в бегство русский генерал Трубецкой, не смогла собраться вновь в этом году из-за великого нестроения и непослушания сельских жителей. Вследствие этого войска московитов оставались хозяевами на реке Двина, заняв все укрепленные места и крепости усиленными гарнизонами и назначив во вновь завоеванные пограничные города губернаторов, которые надзирали за оставшимися поляками и то тут, то там обрекали их на страдания и постепенно душили под рабским ярмом. Его Царское Величество же с главной армией и другими войсками, бывшими под началом бояр и генералов, из которых немногие остались на границе, чтобы охранять ее безопасность, отправился с великой радостью и торжеством назад в Москву, с тем чтобы наилучшим образом подготовить следующей весной военный поход и упрочить достигнутую победу.
В русском государстве свирепствовала в этом году столь жестокая заразная болезнь, именуемая чумой, что многие города, села и деревни совершенно вымерли и опустели. Только в столичном городе Москве умерли более семисот тысяч человек из числа благородных [151] , не считая простого люда, среди которого многие сгнили без погребения и имена их остались в безвестности. Этот мор начался в столичном городе Москве и в близлежащих городах, селах и деревнях в марте и длился вплоть до января [152] . Русские, однако, восполнили эти тяжелые потери своих подданных – в польских землях, откуда они вывели в этом году многие тысячи пленных мужчин и женщин, благородных и неблагородных, сделав их рабами взамен умерших. Видит Бог, людей в Москве продавали много дешевле, чем неразумную скотину. Знатнейшие лица мужского пола стоили до десяти польских флоринов [153] , в лучшем случае четыре рейхсталера [154] . Женщин же, если они были хоть немного красивы, оценивали дороже, поскольку русский народ весьма склонен к похоти, продавали для поругания и разврата и обращались с ними много хуже, чем со зверьми. Один, использовав их для своего удовольствия, продавал другому за меньшую цену, чтобы выгадать на этом сущие гроши. Хозяева, потешившись вдоволь, отдавали жен и дочерей знатных людей благородного звания в жены подлым людям и отребью, которых у них зовут холопами, несмотря на то что у многих жен еще были живы мужья в рабстве у других господ, которые равным образом принуждали их взять других рабынь в жены на место прежних. Вообще русские обходились с поляками столь жестоко, что скорее смилостивились бы над собакой или иным животным, чем над людьми из этого народа. В особенности же тяжело пришлось женщинам и девушкам благородного звания, которым не оказывали никакого сострадания, презрев их высокое сословие, дворянские свободы и добродетели, которыми они славились. Напротив, их унижали и мучили самым жестоким образом, о каком только можно помыслить. К тому же великая удача московитов, которой они пользовались в этом году в войне с поляками, завоевав за столь короткое время и без всякого сопротивления столь многие сильные крепости и заняв и подчинив себе столь обширную часть страны, преисполнила их такой гордости и спеси, что они совсем забыли, что сами смертны. Напротив, они совершенно уверились, что им как храбрейшим, мужественнейшим, умнейшим и во всем превосходнейшим людям надлежит главенствовать и быть хозяевами над поляками и всеми прочими народами даже и на небе, которое они закрывают всем прочим народам и оставляют одним лишь себе. Они не хотели и думать о том, что удача может изменить им и поляки когда-нибудь ускользнут из-под их власти, так что никому не было позволено вести об этом речь. Если же кто, в особенности из числа польских пленников, по своему безрассудству начинал рассуждать о том, что не стоит доверяться счастью, того наказывали самым жестоким образом как предателя и врага Его Царского Величества и его государства, подвергая мучениям и обрекая на смерть. Посему с бедными пленниками обращались столь немилосердно, что их страдания и нужда пробудили бы сочувствие в самых жестоких сердцах, будь они сделаны из цельного камня. Однако среди этого народа, который столь прославляет свои христианские добродетели и никого другого под солнцем не признает достойным христианского имени, нечего было и надеяться на сострадание и милосердие.
151
Безусловно преувеличенное число умерших. Современные оценки числа жертв чумы 1654–1655 гг. в Москве весьма приблизительны и разнятся от 6 тысяч до 300 тысяч человек. См.: Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2 кн. М.: Вузовская книга, 2006. Т. 1. С. 154; Alexander J.T. Bubonic Plague in Early Modern Russia. Public Health and Urban Disaster. Baltimore, MD; L.: John Hopkins University Press, 1980. P. 18.
152
В действительности чума в Москве длилась с сентября 1654 г. по январь 1655 г.
153
Польский злотый (floren, Gulden) – золотая монета номиналом ок. 3,5 г золота или эквивалентная ей серебряная монета.
154
Рейхсталер (Reichsthaler) – серебряная монета номиналом ок. 27 г серебра, чеканившаяся в немецких землях, или ее восточноевропейские аналоги и продукты перечеканки (ефимки).
Год 1655
4 января к воеводе привели настоятеля монастыря, называемого Левчин [155] и лежащего в миле [156] от Волоколамска, обвинив его в том, что он сделал жену одного мельника своей полюбовницей и ее видели с ним в его монастырской келье. Поскольку, однако, воевода не мог управить это дело, монаха с мельничихой отослали к патриарху.
5 января схватили другого монаха из монастыря Возмище, находящегося рядом с замком [157] , за то, что он, будучи в церкви, содомитским образом замучил до смерти некоего мальчика. Его также отослали в столичный город Москву к патриарху. Однако у этого народа не наказывают смертью все подобные преступления, так что обоих этих монахов продержали некоторое время на покаянии в других монастырях, где они в качестве наказания должны были просеивать муку, и в конце концов отпустили.
155
Идентифицировать монастырь не представляется возможным. До монастырской реформы 1764 г. в Волоколамске и его ближайшей округе действовали пять монастырей – Власьевский, Варварский, Крестовоздвиженский, Возмищенский и Иосифо-Волоцкий, – но ни один из них ни по собственному названию, ни по топонимике своего расположения не может быть соотнесен с упомянутым в «Дневнике».
156
Здесь и далее имеется в виду немецкая миля длиной около 7,5 км.
157
То есть с Волоколамским Кремлем.
11 марта Его Царское Величество выступил из своей резиденции Москвы со своими советниками и всем войском. Патриарх и все духовенство сопровождали его с крестами, иконами и великим колокольным звоном вплоть до предместий на той стороне реки Москва. Лагерь в ту ночь разбили на Воробьевых горах в миле от города.
1 сентября вернулись в Москву подьячий или писарь Яков Ильич Поздышев и толмач Юрген Буххольц, посланные с письмом Его Царского Величества к Его Княжеской Милости герцогу Курляндскому.