Дневник помощника Президента СССР. 1991 год

Черняев Анатолий

Е.: Мне рассказали. Опять вы начинаете конфронтацию. А без России вам все равно никуда.

М. С.: Да опомнись, все наоборот. Андрей, покажи ему стенограмму.

У Андрея под рукой ее не было, послал в Москву машину… Потом, уже на обеде, М. С. показал Ельцину. Тот поглядел, отвел лист на расстояние руки, вроде как полюбовался: «Ну, это совсем другое дело!» (Речь шла о месте, где М. С. говорил о Чечне.)

М. С. продолжал: "Я для себя решил (как на кон поставил) добиться главного: государство или что-то неопределенное, аморфное — тогда ухожу! В проекте Союзного договора эта тема еще

в преамбуле… И началось… Каждый предлагал какие-то «гибкие» термины… Ельцин (со слов своих бурбулисов): «Союз с некоторыми государственными функциями»…

Я ему: «Что это такое?»

Е.: «А вот такое — чтоб не было Центра».

Я тоже против старого Центра, но я требую, чтобы было государство, то есть нечто с властными функциями. Исчерпал всю свою аргументацию. Никто из руководства республик, даже Назарбаев, активно не поддерживал. А спорили мы в основном с Ельциным".

Присутствовавшие Кудрявцев (академик) и Яковлев (его советник по праву) — предложили вставить слово «конфедеративный».

Е.: «Ну и что! Где конфедерация, там и федерация, и опять к Центру!.. Не пойдет».

Кудрявцев: «Но это же демократическое образование!»

Е.: «Ну, раз демократия, тогда можно…»

М. С.: «Давайте и назовем: „конфедеративное демократическое государство“…»

Посудачили и согласились, на это ушло почти 4 часа — все время до обеда.

Андрей откомментировал поведение Ельцина так: это, знаете, как большой Ванька на деревне. «Ну, Вань, ну, давай, это же тебе ничего, тебе же на пользу…» — «А я не хочу, не хочу, и все, мне это не подходит!» — «Ну, Вань, подумай, все тебя просим, смотри, вон, люди глядят, ждут, от тебя зависит!» — «А я не хочу». — «Да ты подумай, ну проспишься, сам пожалеешь, что не соглашался. Ну, перебрал немного… Завтра-то все яснее будет». — «Ладно. Согласен. Только смотрите у меня!»…

М. С.: "Дальше речь пошла о властных структурах, о президенте. Я им говорю: он должен избираться народом. В ответ все, как один: как же так? Ведь в каждом из наших государств будет президент, зачем еще? Ведь тогда двоевластие… Я им: «Не двоевластие, а четкое разделение полномочий и полное распоряжение делегированными правами и обязанностями». Они: «Ладно, только пусть президента назначают (или выбирают) парламенты суверенных государств». Я им: «Нет… Быть куклой, свадебным генералом или чтобы каждый ноги обтирал о президента — на это нельзя идти. И дело не во мне. Кто бы ни был, раз договариваемся о государстве— субъекте международных отношений, с едиными Вооруженными Силами, с согласованной внешней политикой, с общим рынком, финансовой системой и т. д., — должен быть полномочный и властный глава государства, который имеет мандат народа».

Уломал в конце концов: избирается президент гражданами суверенных государств — членов Союза, а гражданство тройное («автономий», бывших союзных республик и общесоюзное)… Чтобы человек на всем пространстве чувствовал себя одинаково полноправным — одно для всех «союзное» гражданство. Выборы — «по закону», т. е. суверенные государства могут их проводить по-разному, возможно, через выборщиков. Но все равно — мандат от самих граждан, а не от парламентов или каких-нибудь других властей.

Ельцин бросил реплику: это хорошо —

через выборщиков, как в Америке! М. С. на это заметил: не знает, что ли, что в США президент ого-го!

Потом в этом же духе (пошло-поехало): каким должен быть общий парламент. Ельцин настаивал, чтоб однопалатный — из делегаций от парламентов государств. Я круто выступил против. Ибо это опять превратило бы президента в марионетку. Ельцин сопротивлялся, но я его «купил»: говорю — тогда так ведь, Борис, получится: от Туркменистана 50 депутатов и от России — 50!!

— Что?! — взревел Ельцин.

— Ну, а как же, раз ты за такой парламент, тогда так… И знаете, — М. С. смеется, — при всех я это сказал, при Ниязове (будущий президент Туркменистана — «Туркмен-баши»). И быстро договорились: другая палата избирается всеми гражданами.

С положением о Министерстве внешних сношений, МВД, Министерстве обороны и о единых Вооруженных Силах справились без скандалов. Но уткнулись в бюджет — в запрос М. С. о 30 миллиардах на квартал до конца года. Тут опять Ельцин начал ваньку валять: «Не дам включить печатный станок — и все. И так деньги ничего не стоят…» Вызвали Геращенко и других финансовых экспертов. Один за одним Ельцину разъясняли, что государство, какое-никакое, ни дня не может существовать без денег. А денег в Госбанке нет. Ведь что-то от государственных органов остается: армия остается, Академия наук остается… Зарплату люди должны получать, а студенты — стипендию…

— Не дам, и все!.. — реагировал Ельцин.

Препирались два часа… В том числе уговаривали не разгонять (15 ноября — срок) Министерство финансов, потому что некому будет даже распределять деньги, если их дадут.

— Ну ладно! До первого декабря пусть еще поживут! — облагодетельствовал Ельцин.

Финал: никто не захотел участвовать в пресс-конференции — вы, мол, Михаил Сергеевич, и скажите все, о чем договорились. Нет уж, возражал Горбачев, давайте вместе, если действительно договорились…

Пошли все к выходу, но никакой уверенности, что они завернут к толпе журналистов. Однако Андрей выстроил журналистскую бригаду так, что увильнуть было некуда. Удалось «раствориться» только одному — Муталибову. Остальные вынуждены были сказать, что «Союз будет».

Впрочем, на другой день Ельцин заявил, что не удовлетворен Ново-Огаревом: «Пришлось пойти на большие компромиссы, чем следовало бы».

Журналу «Цайт» перед своей поездкой в ФРГ сказал: я все проблемы практически могу решить без Горбачева!

М. С. мне «жаловался» на этот счет по телефону позавчера вечером, уже после интервью «Штерну». Я успокаивал. Поговорили о «падении нравов в политике». С перестройкой М. С. начал поднимать этическую планку в политической деятельности (честность, доверие, правда, о чем договорились — свято и т. д.). А теперь все снова вразнос, но уже под прикрытием демократии, плюрализма и гласности. И зараза эта пошла в международные отношения, где М. С. создал атмосферу доверия и верности слову. А теперь и Буш, и Миттеран, и Коль «под давлением real politik» изменяют своим заверениям в поддержке его политики, быстро переориентируются на новые «реальные» центры власти — Россию, Украину, даже Узбекистан…