Дневник помощника Президента СССР. 1991 год

Черняев Анатолий

Вековая история учит нас тому, что для Франции необходим союзник, чтобы можно было обеспечивать европейский баланс. Любой распад целостности на Востоке несет нестабильность. Вот почему мы не хотим и не будем поощрять сепаратистские амбиции.

И еще. Мы большие друзья сегодняшних немцев, но очень опасно, если на севере от Германии и на востоке от Германии было бы мягкое подбрюшье. Потому что всегда у немцев будет соблазн проникнуть на этих направлениях.

— И не потребуется применения военной силы. Это будет экономическая империя со всеми вытекающими последствиями, — добавил М. С.

— Что мы можем получить? — продолжал Миттеран. — Вокруг Германии ряд небольших государств,

а дальше — вакуум. Это опасно. Я из тех, кто желает иметь в вашем лице сильного партнера — новый Союз. Если дело пойдет так, то мои отдаленные преемники должны будут установить прочные отношения с Россией, ибо это — самое мощное, что останется от старого Союза. Но до этого мы все можем оказаться в стадии анархии. Я за то, чтобы за 2-3 года ваша страна восстановилась на федеративно-демократической основе. Это наилучший выход для всей остальной Европы. Вы, господин Горбачев, руководствуетесь соображениями патриота своей страны. Я в данном случае исхожу из констатации исторической логики в развитии нашего континента.

— Очень важно то, что вы говорите, — откликнулся М. С. — И важно, что к таким же выводам пришел Гонсалес, с которым я вчера много говорил. Он употреблял почти те же выражения. Вижу свой долг в том, чтобы через Союзный договор выйти на новый Союз. И я хотел бы рассчитывать, что на Западе, руководствуясь своими реальными интересами, действовали бы так, чтобы поддержать меня. А я вижу, что кто-то присматривается, как воспользоваться нашим распадом.

— Франция не будет способствовать центробежным силам. И я думаю, — заявил Ф.М., — на таких же позициях стоят все старые европейские страны, у которых давние исторические традиции и глубокий европейский опыт — я имею в виду Англию, Францию, Испанию, Португалию.

— У нас должны знать позицию главных действующих лиц мировой политики по этому ключевому вопросу, — реагировал М. С. — Вчера вечером испанский король устроил ужин для меня и Буша. Гонсалес там яростно отстаивал точку зрения, похожую на то, что вы мне сейчас говорили, даже несколько забыв о протоколе и о том, что присутствует король. Все они в один голос выражали удивление некоторыми пассажами в выступлении Ельцина на Съезде народных депутатов России. Особенно по поводу того, что МИД надо сократить в 10 раз, это значит — поставить под вопрос саму необходимость механизма для проведения общей, союзной внешней политики. Президент Буш на пресс-конференции, еще до ужина у короля, занял очень строгую позицию и ясно высказался в поддержку союзной политики.

— Это очень хорошо, — сказал Миттеран. — Я помню, в апреле прошлого года мы встречались с Бушем в Майями и зашел разговор о прибалтийской проблеме. Я ему сказал тогда: да, Прибалтийские страны должны стать независимыми — это принципиальная позиция, но не надо торопиться с их признанием. Надо дать Горбачеву время для конституционных преобразований. Надо все делать последовательно и постепенно, а не наоборот. Буш поддержал этот подход, хотя ему было очень трудно, потому что и конгресс, и общественность требовали немедленного признания Прибалтийских государств. Так что Буш хорошо понимает ситуацию.

Буш за демократический Союз, за включение его экономики в мировую. Но он прислушивается к общественному мнению и осторожничает, а ему со всех сторон нашептывают, мол, не проиграй, у тебя на носу выборы. Я ему все время говорю: новый Союз на востоке Европы — это проблема, которую надо рассматривать по большому счету, а не в рамках конъюнктуры. Сохранение Союза — это жизненная проблема для Европы. Кажется, здесь я нахожу у него понимание. Но Буш несколько нерешителен, осторожничает.

— Я Бушу неоднократно говорил, — включился

М. С., — что ситуация неординарная и действовать нужно не рутинным способом, а с учетом уникальности процесса. Думаю, что я нахожу понимание у него. Он все-таки решился на предоставление большого кредита под продовольствие.

— Я понимаю: отказать вам в существенной помощи сейчас — это значит сделать очень хрупким весь процесс реформирования Союза.

— Если, — резюмировал М. С., — это наша общая задача — иметь новый Союз как крупнейший оплот демократии и мира, то надо не мелочиться. Тем более что речь идет не о подачке: все будет возвращено. Но мы нуждаемся в помощи именно сейчас, именно в данный момент.

Потом был перерыв. В соседнем домике раскинули свою аппаратуру телевизионщики. М. С. и Ф.М. отправились туда давать совместное интервью. Я не пошел: там было просто негде приткнуться так, чтоб не мешать. Заглядывал иногда в окошечко: как они уютно там рядышком сидели в низких креслицах, два великих европейца конца страшного века, такие разные и такие понятные друг другу.

Бродил по заросшим тропинкам, в полной темноте: два фонаря возле домиков слабо просматривались сквозь густую зелень.

Вторая беседа проходила за вечерним обедом в другом шале, которое служило спальней и гостиной. Состав уже «расширенный»: Раиса Максимовна и Даниэль, ее сестра, младший сын Миттеранов, мы с Горбачевым, Пьер Морель — помощник Ф.М., Андрей Грачев.

Протискивались, извиняясь друг перед другом, рассаживаясь за круглым столом в комнатке метров 14.

Совсем по-деревенски. Делать пометки в блокноте я, естественно, не мог, сидя за обедом рядом с французским президентом. Воспроизвел разговор уже в самолете. Не все, наверное, запомнил и не во всем будет дословно, тем не менее за смысл ручаюсь. Речь пошла о судьбах Европы — в контексте югославского кризиса и распада в СССР. Миттеран произносил целые речи. Горячо подхватил мнение М. С. о том, что плохую услугу Европе оказали те, кто извне поддержал центробежные силы в Югославии.

"Сепаратизм существовал там всегда, — в своей размеренной и внушительной манере говорил Миттеран.

— Но немцы сразу же выступили за признание независимости Словении и Хорватии. Я же еще с июня был против независимости этих республик. Моему примеру последовало и большинство других государств — членов ЕС. Не то чтобы я отрицательно относился к самой идее независимости, просто я исходил из того, что независимость должна провозглашаться при соблюдении международных договоренностей, в частности положений Заключительного Акта Хельсинки, а также Парижской хартии для новой Европы. По моему убеждению, другой вариант — провозглашение независимости под давлением националистических сил — вряд ли можно приветствовать.

Ясно, почему немцы придерживаются иной позиции: дело в том, что Словения и Хорватия в свое время входили в состав Австро-Венгерской империи. Помимо немецкого влияния они испытывали на себе воздействие римской католической церкви, Ватикана.

Я как-то обсуждал югославскую тематику с Мейджором. Он спросил меня, что будет дальше. Я ему ответил: Хорватия, видимо, обратится за помощью к вооруженным силам Германии, Австрии, Венгрии и Турции. Сербия, в свою очередь, аналогичную просьбу адресует Великобритании, России и Франции. Наши вооруженные силы окажутся, таким образом, в Югославии, и возникнет ситуация, как в начале первой мировой войны в 1914 году. Мейджор был явно удивлен, он заявил, что никуда своих солдат отправлять не будет. Не знаю, принял ли он всерьез мое заявление… Мы не должны воссоздавать условия соперничества, как в начале века. Такой вариант означал бы большую драму для Европы.