Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург
Шрифт:
– Какой вы, право, наивный… и милый… – прошептала помещица. – Это ведь мужчины как цветы, а мы, дамы, как шмели, собираем с цветков мед любви!
Она приподняла свой локоток, и рука моя свободно устремилась вверх по ноге помещицы. В эти мгновенья я чувствовал себя Икаром, чьи крылья вот-вот вспыхнут и обрекут его на безвозвратное паденье в бездну.
Тут помещица разом ко мне прильнула, и ее пальцы побежали по моему лицу. Щеки ее запылали, в глазах загорелись огни. Так в чудный летний вечер загораются они в тенистом дворе дома, где гуляет сельская свадьба.
– Милый, милый, – быстро зашептала Лариса Ивановна.
Одной рукой я подхватил вдову, другой схватил со стола штоф с водкой и устремился с двумя этими огневыми ношами к дому.
Расплата
Вдова оказалась особой на редкость страстной, можно даже сказать, ненасытной.
Всю ночь мы предавались с ней столь буйным любовным утехам, что когда утром после недолгого сна я открыл глаза, то увидел спальню совершенно разгромленной. Широкая кровать была сломана и стояла на боку, как фрегат на мели. При этом большей своей частью я лежал на кровати, а ноги мои располагались на полу. Там же валялись подушки, разодранные в порывах страсти простыни, ташка, мои сапоги и пустые штофы из-под водки.
Я пошарил сбоку рукой, надеясь обнаружить рядом помещицу, но рука моя наткнулась на бутыль. Бутыль была пуста.
Я приподнялся и крикнул:
– Лариска! Ты где?!
В углу спальни что-то вздрогнуло. Я протер глаза: оказалось, что там сидел песик помещицы. Шерсть на его щеке была белой, точно ее намазали мылом, а смыть позабыли.
По всей видимости, животное поседело, глядя на все те безобразия, которые мы этой ночью творили с его хозяйкой.
– Лариска! – снова крикнул я.
В спальню вошла дворовая баба с подносом. Она подошла ко мне и, с поклоном опуская поднос, сказала распевчатым голосом: «Доо-броо-го здоро-овью-юшка, ба-арин!»
На подносе стоял стакан, полный штоф и тарелка с квашеной капустой.
Я схватил с подноса штоф и стал пить прямо из горлышка. Поначалу совершенно невозможно было определить, что именно я пью, и лишь когда штоф опустел на треть, я понял, что пью водку. Ту самую, настоянную на березовых почках. Я выхватил из тарелки изрядную щепоть капусты с клюквой и закусил ею. Баба поставила поднос на стул передо мной и, поклонившись, вышла.
В спальню вошла помещица.
– С добрым утром, милый! – сказала она и поспешила ко мне. Полы ее атласного халата развевались, обнажая прелестные, хотя и чуть пухловатые ее формы.
Не спуская глаз с хозяйки, я сделал еще пару глотков из штофа и вновь закусил квашеной капустой.
– Теперь хорошо, – сказал я и вытер губы подолом халата хозяйки.
– Этой
Тут она поцеловала меня в щеку.
– Да и ты мне весьма понравилась. – Я похлопал хозяйку по тому месту, которое наши нудные романисты, лишенные всякого воображения, именуют седалищем. – Я тобою тоже доволен. Вот только, видишь, кровать сломали.
– Фи, подумаешь, – повела плечом Лариса Ивановна, – какое дело – кровать. Починят. Я уже распорядилась об этом, пока ты спал.
– Кажется, твоя собака поседела. – Я указал ногой на угол.
Лариса Ивановна вскочила и быстро засеменила к своей собачке. Она схватила ее на руки и радостно воскликнула:
– О, и правда поседела! Ха-ха-ха! О, бедный мой Кассий! Ха-ха-ха! – помещица подошла к кровати и показала мне собаку. – Смотри, ха-ха-ха, вся морда седая! Еще бы! Ведь Кассий впервые видел такое! И свою любимую хозяйку в таких положениях! Ха-ха-ха! О, мой верный Кассий поседел от переживаний!
Помещица наклонилась ко мне, чтобы я получше мог разглядеть седину на собачьей морде. Впрочем, до седины малодушного животного мне и дела никакого не было, зато обнаженные груди наклоняющейся хозяйки так и сверкнули в глаза.
Приступ новой страсти ударил мне в голову, я повалил помещицу вместе с собачкой на кровать. Собачка жалобно взвизгнула и убежала, кровать окончательно рухнула, а мы начали новую любовную баталию.
Когда баталия закончилась, я сказал, что мне пора уже на службу. Лариса Ивановна позвонила в колокольчик и приказала девкам прибраться в спальне. Тут же невесть откуда в спальне появились – словно стояли на изготовке за занавесью – и два дворовых мужичка с инструментами в руках. Девки стали прибираться, мужички принялись за ремонт кровати, а мы с хозяйкой прошли в залу. Там на столе уже стояли блюда со всяческими закусками и неизменный штоф водки.
Мы принялись за трапезу. Я чувствовал себя превосходно: водка быстро вернула моим членам гибкость, а мелькавшие в памяти невероятные эпизоды ночной оргии добавляли моим шуткам дополнительную остроту. Лариса Ивановна тоже была в духе и шутила не меньше моего.
Вдруг словно тень пробежала по лицу помещицы, и она позвонила в колокольчик.
– Вели сюда Фомича! – приказала она явившейся девке.
Та ушла, но уже чрез минуту вернулась и сказала, что «Петр Фомич не желают идтить».
– Как это не желают?! – грозно воскликнула Лариса Ивановна. – Зови немедленно! Иначе я прикажу его высечь! Вот на этом месте – и на глазах у господина поручика! Слышишь, чтоб живо был здесь!
– А кто такой этот Фомич? – поинтересовался я и увидел бурмистра, уже входящего в залу.
– А, явился! – воскликнула Лариса Ивановна. – Это что еще за разговоры? Они сюда не желают идтить? А?
Бурмистр остановился посреди зала и опустил голову.
– Что встал! А ну – сюда! – вскричала Лариса Ивановна.