Дневник разведчицы
Шрифт:
И вот мы действуем. Впереди идет Постников. Он недавно окончил школу младших лейтенантов, и сейчас для него не существует на свете преград. Капитан Анистратов передает последнее приказание: «Всю операцию закончить до четырех утра. Не уложитесь к этому времени, возвращайтесь. Это приказ командира полка».
Капитан волнуется. Его волнение понятно. Сегодня впервые он остается в обороне, а нас отправляет на задание. Он очень изменился. Подобрел, что ли. Заботился, как бы я не отстала, помогал. Сверили часы. Меня мучает любопытство: почему именно в четыре часа утра надо закончить операцию? Перед тем, как покинуть уютные траншеи пехотинцев,
Душный августовский вечер. Мы лежим в лощине. Ахмедвалиев и Коробков вступили в борьбу с минами. Нам понятно спокойствие гитлеровцев за лощину. Здесь такое множество мин, что до утра вряд ли удастся очистить проходы. А торопить саперов нельзя. Малейшее неверное движение — все взлетит на воздух. Ребята и сами понимают, что действовать нужно быстро. Вот мы движемся. Нет, снова остановка. В небе тарахтит «кукурузник». Со стороны немцев слышится скрип телег. Мы уже близко, почти рядом. Путь свободен! Вперед, скорей, скорей вперед! Заползли в какую-то узкую канаву, она становится все глубже. Вероятно, это отвод для стока воды. Начинает светать. Гитлеровцы кишмя-кишат. Подходят новые подразделения с повозками. Солдаты сгружают тяжелые ящики с боеприпасами, кричат:
— Шнэль! Шнэль!
Рассвет наступает с катастрофической быстротой, но нас спасает густой туман. По узкой канаве подползаем к обороне. Гитлеровцев здесь битком. Наверняка идет подготовка к наступлению. Как же быть? Необходимо предупредить командование. Но поздно — уже четыре часа. Постников отдает приказ:
— Ложко и Плошкин! Противотанковыми по повозкам! Остальные за мной!
В траншеях что-то невообразимое: вопли, крики, стоны. Все смешалось, кто-то уже тащит немца. «Отход!» — кричит Постников, строча из пулемета вдоль траншей. Мощно загремела наша артиллерия. Бежим по лощине в рост. «Осторожнее! — предупреждает Коробков, — не сворачивайте в сторону!»
Артиллерия бьет сильней и сильней. Слышится наше русское «урра». Это батальон силовой разведкой идет в бой. Они врываются в траншеи противника. Мы сидим в своей обороне, не можем дух перевести.
Туманное утро. Потянулись раненые, поддерживая друг друга. Говорят, что это была генеральная репетиция грядущего наступления. Пойманный гитлеровец обстоятельно отвечает на все вопросы.
Я заглядываю в землянку. Немец сидит на полу, прислонившись спиной к стене, и монотонно напевает какую-то грустную песенку. Я прислушиваюсь к словам. Он повторяет одну и ту же фразу:
Майнэ киндер цу хаузе. Ихь бин хир. Майнэ фрау махэн зайтен шпрунг Унд мир капут, —что означает примерно следующее: «Мои дети дома, а я тут. Жена мне изменяет (дословно — скачет в сторону), а мне капут».
Трогательная помесь типично немецкой сентиментальности и фривольности.
Автоматчик из охраны спрашивает:
— Что этот акын поет?
Я перевожу. Солдат недобро усмехнулся:
— Ну этот-то теперь увидит свою фрау и своих киндер. Вот увидим ли мы, бабушка надвое гадала. А капут не ему, а Гитлеру.
Немец перестает петь, настороженно
— Гитлер капут! Яволь, Гитлер капут!
11-е августа.
Всю ночь ползали с саперами. Они готовят путь пехоте. А мы охраняем их. Выдвигаемся к немецкой обороне, лежим на животах, ведем наблюдение. Фрицы нервничают, не спят. Боятся русского Ивана.
На рассвете возвращаемся в роту. На пути много раз ахаем: за ночь появилось столько нового вооружения! Стоят какие-то машины, закрытые брезентом. Над кузовами что-то высоко поднято. Ребята говорят, что это и есть гвардейская артиллерия, знаменитые эресы, русские катюши. Встречаем танки, много орудий. Несмотря на отчаянную усталость, мы ликуем: подготовочка солидная! Домой приходим веселые, возбужденные и, не дожидаясь завтрака, сваливаемся кто где, как убитые. Мы без сна и отдыха вторую неделю.
13-е августа.
Подготовка наших войск к наступлению, как видно, подходит к концу. Саперы продолжают проделывать проходы в немецкой обороне. Мы выдвигаемся в сделанные проходы, лежим почти рядом с немцами и наблюдаем за ними. На стороне нашей обороны все постепенно стихает. Притаился и фриц.
В роте нам дают немножко вздремнуть. Но вот: «Подъем!» Сегодня эта команда звучит значительно и торжественно. Никифоров разливает по котелкам суп. И кажется, что суп нынче пахнет особенно вкусно. А гречневая каша — просто объедение!
Проверяем автоматы. Диски заполнены. Гранат достаточно. Где-то справа, у соседей, уже начинается артиллерийская подготовка.
— Собирайся! — кричит комроты Печенежский. Вскакиваем, и вперед — по взводам.
Мы почти бежим. Огромное поле. Всюду нарыты новые ячейки. Всюду радисты и связисты. Радисты-минометчики, радисты-артиллеристы, радисты других подразделений. Вдруг слышу: «Софья! Со-оня!» Останавливаюсь и вижу в ячейке среди радистов Лаврову:
— Валька!
— Сонька!
Мы обнимаемся.
— А по мне сейчас наш танк прошел — кричит Валюха. — Я пригнулась в ячейке, а он прошел прямо надо мной, раздавил на моей спине рацию. Вот ремонтируем. Мне теперь танки не страшны, я обкатанная!
Я ее целую, догоняю ребят, машу рукой. «Эй, пехота, не пыли!» — орет она вслед.
Звучит команда: «По траншеям! Далеко не расходиться!»
У пехотинцев сосредоточенные лица. Все они в полной боевой. Поздоровались. Пожилой солдат спокойно доедает кусок черного хлеба с сахаром. Увидев меня, подмигнул как-то лихо, одним глазом: «Здорово, дочка! Вот доедаю, чтоб немцев гнать было легче».
Впереди замаскированные танки приготовились к атаке. Артиллерийский гром у соседей усиливается. Внезапно откуда-то сзади вылетели наши бомбардировщики: один, другой, третий… Еще! Еще! Еще! С ними ястребочки. Небо наполняется громом моторов. Немецкие зенитчики встречают самолеты плотным огнем. Зашуршали эресы, завыли минометы, заговорила артиллерия на все голоса. Все это сливается в одну мощную симфонию, которая растет, ширится, зовет на подвиг, на бой за свободу и счастье.
Артиллерийский бог сотрясает землю. Немецкий передний край в дыму. А снаряды летят и летят через наши головы. Пятнадцать, двадцать, сорок пять минут! Огонь переносят в глубину обороны. Ожили, задвигались, заскрежетали наши танки и поползли вперед. В траншеях наступила торжественная тишина.