Дневник революции. Пятикнижие
Шрифт:
– Кстати, – прервал он мои мысли, – твой дружок, Вигман Адальберт… Ты ведь к нему направлялась? Он уже мертв.
Мое дыхание будто остановилось, я хотела было что-то возразить, но он продолжил.
– Иначе как, ты думаешь, мне удалось найти тебя? – посмеялся Игг Манне.
Я не хотела верить в то, что он говорил. Но он продолжал. Ему это доставляло удовольствие. В какой-то момент я перестала слышать его слова. Уши снова будто заложило, и я провалилась в глухую Тишину.
– Прощай, Сольвейг, – сказал он негромко, – я буду помнить тебя, – с этими словами он исчез, растворившись в песке.
И снова Тишина.
Спустя некоторое время я пыталась утешать себя:
– Не может же человек сделать все?
– Конечно, не может… Хотя…
– А самое необходимое может?
– Может…
– Так может, и не нужно стремиться сделать все?
– Может…
Спустя еще какое-то время я пропала. Потеряно все. Почти все. Так мне казалось. Но где-то во мне еще осталась надежда, благодаря которой я все-таки смогла отыскать себя, когда уже практически стала частью этой темноты. Но начала я искать себя далеко не сразу.
Бесконечная Тьма. Без времени, без всего. Не было ни страха, ни отчаяния, ни стремлений. Единственным ориентиром здесь был тот разговор с Иггом Манне. Это было начало моего конца. Но в какой-то момент я заметила, что частично теряю свои воспоминания. Я не помнила, где родилась, свою родную планету. Позже забыла тех, кого хорошо знала: Вигмана Адальберта, капитана Асбьёрна, Нэма, Бернхарда, Барни… Я забыла, ради чего был мой путь, на котором они мне повстречались. А вскоре забыла и Игга Манне, и то, о чем мы с ним говорили. Так я потерялась. Только одно имя осталось в моей памяти – Аск. Кто это? Я не помнила ни как он выглядит, ни как он связан со мной. Но почему-то, когда думала о нем, мне становилось тревожно. Будто бы я должна что-то сделать, но не помнила, что. Будто бы предала его, но не помнила об этом.
В какой-то момент это имя стало возвращаться все чаще. Я пыталась вспомнить и думала об этом не переставая. Не знаю, сколько это продлилось. И вдруг я увидела в непроглядной темноте слабый луч света. Глаза заболели, привыкнув к тьме за столько времени, которое стало для меня бесконечностью. Но я не могла отвести взгляд. Хотелось быть ближе к этому свету, стремилась к нему. В невесомости я пыталась плыть к мерцающему лучу, который, казалось, вот-вот исчезнет. А через какое-то время почувствовала, что меня что-то держит. Что это может быть? Ведь здесь ничего нет. Кроме Тьмы. Луч света отдалялся, становился все более блеклым. Или это я отдалялась? Отчаяние захватило меня. Ненависть к себе, к своей тюрьме и даже к лучу света, который появился будто бы подразнить меня. И тут ко мне пришло понимание: я так привыкла к этой тьме, что она стала мне укрытием. Но от чего? Я боялась пустить этот луч света к себе. Но почему? Я сама держала себя здесь. Поначалу это была моя тюрьма, а теперь это мое убежище.
– Но я не хочу этого! – крикнула я впервые за все это долгое время. И как только это случилось, я почувствовала, что нить, которая уходила от моей спины в темноту, разорвалась. Странно, раньше я не замечала ее. И тут же меня начало притягивать
Союзник
3 октября 2773 года
– Сольвейг! – вскрикнул я. – Барни, скорее неси воды! Сольвейг, ты слышишь меня?
Я приподнял ее, лежащую на земле под моим ясенем. Его крона уже уходила высоко в небо. Даже не верится, столько времени прошло…
– Сольвейг! – пытался я докричаться до нее.
Она смотрела на меня отрешенным взглядом, а потом тихо спросила:
– Кто ты?
Только я хотел ответить, как она прервала меня:
– Ты Аск? Это ты был в темноте?
– Да, это я.
Она закрыла глаза, было видно, что в ее душе наступил покой. Все то время, что она была потеряна, ее дыхание было беззвучным, руки и ноги – холодными, зубы – крепко сжатыми. Кровь, что начала материализоваться из ее головы, не останавливалась несколько месяцев, а потом начала сочиться из спины. Корни ясеня были пропитаны ею. Сейчас же она остановилась. Все это время мы находились на Священной Земле. Как только мой ясень стал частью Священного Леса и меня допустили к Медовому Эвкалипту, я занимался поиском Сольвейг. То есть тело ее было здесь, но душа была выдернута из него.
Тут прибежал Барни, держа в руках небольшой сосуд с водой. Сев рядом со мной, он, не сводя глаз с Сольвейг, спросил:
– Она очнулась? Правда? – он был взволнован и вне себя от радости.
Я же, держа Сольвейг за руку, ждал, когда она полностью вернется уже со всеми воспоминаниями. Старик Секвойя рассказал мне, что с ней произошло, где она находится и что нужно делать, чтобы попытаться ее спасти. Тут она открыла глаза.
– Сольвейг, – позвал я, – ты помнишь меня?
– Да, я все вспомнила, – сказала она, посмотрев на меня, а потом взглянула на Барни. – Я и тебя помню, – добавила она улыбнувшись.
Барни засмеялся и поднес ей воды. Спустя некоторое время мы втроем уже сидели, опершись о ствол ясеня, и смотрели в звездное небо.
– Удивительно… – сказала Сольвейг. – Сколько времени прошло?
– Десять месяцев, – ответил я.
– Прости меня, Аск… Это я виновата в том, что ты искал меня так долго…
– Очень рад, что ты вернулась.
Некоторое время ей было непривычно ходить, была слабость, не хотелось есть. Но мы преодолели и это. Вскоре она рассказала об Игге Манне, который затянул ее во Тьму, и об их разговоре.
15 октября 2773 года
– По его словам, Вигман Адальберт мертв. Я не знаю, что теперь делать… Он был нашей единственной возможностью найти Храмы.
– Я бы не стал верить этому Иггу Манне…
– Ты прав, Аск… Давай попробуем связаться с Вигманом Адальбертом.
Она достала черную пирамидку. Когда Сольвейг приложила к ней свой амулет, появилось свечение. В воздухе повисла тишина. Мы ждали. Спустя несколько минут мы уже отчаялись, но тут услышали голос: