Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня
Шрифт:
Потому что ненависть везде одинакова. Она не благородна. И не мила. Не избирательна. Она не делит на правых и виноватых. Она жрёт людей без разбору, чавк-чавк. Ей хорошо. А людям – невыносимо.
И я не оправдываю тех, кто скандировал проклятия, упиваясь болью и унижением других, нет. Я лишь говорю о том, что у них есть причины. Там вели тех, кого отправили убивать. Или они захотели этого сами. И они убивали.
Вот и вся правда. Украина, Россия, вам жить с ней. И мне, и вам. Каждому. Линия раздела проходит через человеческие сердца.
Олег Кашин в своей припечатывающей заметке о жутком парадном действе в Донецке
Но я и вы знаем, что это идеалистический подход. Так, скорее всего, не будет. И потому мы выбираем другой путь.
Пару месяцев назад, когда моя подруга спорила в социальных сетях со своей знакомой о произошедшем в Одессе, она написала, что с людьми так нельзя, а та в ответ заявила, что если враги, то можно. И тогда я, вмешавшись, сказал: «Оставь этот спор. Они поймут только тогда, когда умоются кровью…»
Пришло время. И они умылись. Мы все умылись. А они вышли на улицы и закричали: «Не убивайте наших детей! Не забирайте их на смерть!» Они молили, рыдая, но молчали, когда там, в Донбассе, били людей, таких же, как и они…
Жизнь забирает своё. И никому не остаться в стороне наблюдателем. Это главное, чему должна научить нас эта война. Не поймёшь – жизнь умоет тебя кровью. Потому что боль заставляет ненавидеть. Но боль может научить понимать, разделять боль другого. Вопрос в том, что мы выбираем.
Судя по тому, что происходит сейчас, мы выбираем не лучший путь. Умыться кровью, чтобы понять, чтобы окститься. Вот наш путь. И наш выбор.
Осень 2014
Той осенью я почти не был дома. Телеэфиры, встречи, на которые меня начали приглашать в начале года, стали не просто регулярными, а слишком частыми.
Я вспоминаю об этом, потому что самолёты, гостиницы, аэропорты, отрывочный сон по два-три часа создавали ощущение некоей потусторонности происходящего, давая возможность наблюдать за ним как бы со стороны. Чувства мои порой напоминали те, что испытывал герой «Бойцовского клуба», находившийся в пограничном состоянии между сном и явью. Но происходящее не казалось ирреальным, туманным – наоборот, оно выкристаллизовывалось с максимальной ясностью, и восприятие точно переместилось за некий предел, после которого важным казался лишь поиск пусть субъективной, но истины.
Впервые я столь плотно, столь разнообразно побывал в городах России: Владивосток, Ставрополь, Ярославль, Краснодар и других – как правило, оказываясь там либо с персональными лекциями, либо в качестве участника того или иного мероприятия. Большая часть из них посвящалась событиям в Украине.
И я видел: люди настолько погрузились в российско-украинскую распрю, в донбасскую бойню, при этом фактически находясь вне её, что начали воспринимать любые другие события исключительно сквозь данную призму. При этом большая их часть не видела ни Евромайдана, ни Донбасса, ни Крыма. Они были там раньше, до событий, или не присутствовали вообще.
Это смотрелось трагикомично. Когда человек, скажем так, излишне пророссийских взглядов начинал рассказывать мне о Киеве, по которому огнедышащими толпами маршируют фашисты, скандирующие «москаляку на гиляку», врывающиеся в дома, чтобы насиловать русских женщин, убивать русских мужчин, забирать русских детей. Я пытался ему возражать:
– Нет, ну что вы, такого нет, я ведь только оттуда…
Он смотрел злобно, словно перед ним недочеловек какой, и заявлял:
– Так ты за хунту? Людей в Одессе сжигал?
Первое время я пробовал дискутировать с такими фанатиками, подчас чересчур вспыхивая, раздражаясь, но вскоре, хоть и не сдерживался периодически, оставил попытки апеллировать к здравому смыслу и конкретной фактуре.
С другой стороны, меня атаковали сторонники новой постевромайдановской Украины, видевшие повсюду лишь дьявольские козни Путина. Они не замечали, не хотели замечать, что их страну, народ, разум перемалывают в труху гигантские жернова войны, лжи, бесчеловечности. Эти люди не просто отказались от тех, кто ещё недавно были их соотечественниками, – они возненавидели их, готовые и оправдать, и стимулировать убийство. Для таких жестяной барабан звучал оглушительно громко.
Да, той осенью война окончательно затянула Россию и Украину в болото нелепейших мифов, один размашистее, уродливее другого. В эру вседоступности, в мире-аквариуме самый дичайший фейк превращался в железобетонную истину, которой аргументировали, подкрепляли безумные теории по уничтожению врага.
Извечная беда человечества, когда люди думающие, как правило, сомневаются, а глупцы, наоборот, действуют решительно, осенью 2014 года иллюстрировалась особенно ярко.
И в этой какофонии хрюканья, мычания, блеянья должны были раздаться здравые, адекватные голоса. Прежде всего со стороны людей публичных. Но те либо молчали, либо, что хуже, выбирали тактику разжигания, не найдя ничего лучшего, кроме как повторять заплесневелые штампы. Те, кому аплодировали в эфирах Толстого, Соловьёва, Норкина, их красивым (и не всегда) речам, в приватных беседах, в кулуарах демонстрировали абсолютное незнание матчасти. За некоторым исключением, все они были пусты, ограниченны, и главное – я не увидел в них хоть какого-то, пусть и малейшего, желания разобраться. Своим божеством они избрали агитпроповского дьявола, коего хотели приручить, но он ожидаемо использовал их.
На каждом из них, сказавшем слово лжи, слово распри, – кровь убитых людей Донбасса. И это ощущение коллективной вины, причастности к массовой истерии – главное воспоминание той осени.
Украинская обречённость
О противостоянии украинских элит на фоне донбасской войны
04.09.2014
Заявление Порошенко о возможности полного прекращения огня в Донбассе, как и последние фронтовые сводки, говорят, собственно, об одном: украинская армия находится если не в фатальном, то в бедовом положении, и победа самопровозглашённых Народных Республик если не близка, то всё более вероятна.