Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня

Беседин Платон Сергеевич

– А в медпункте?

– Тут одно лекарство – корвалол.

В медпункте рядом с каморкой администрации постоянно дежурят врач и медсестра. На вахте должны ещё быть полицейские, но их нет. Заходи, если хочешь. Когда были уральские полицейские, держали вахту, а местные отлынивают, дрыхнут в палатках. Врач говорит, что лекарств хватает. Обеспечены всем необходимым.

– Часто болеют?

– Постоянно. Насморки, простуды, животы. Скученность, никуда не деться…

Словно в подтверждение слов тут же подходит девушка с ребёнком. У ребёнка –

он держит человека-паука без ноги – то ли отравление, то ли инфекция. Врач отправляет в городскую инфекционную больницу. Выясняется, что девушка с ребёнком там уже были, но их не взяли.

– А справку показывали?

– Конечно…

С этими справками беженцы трудоустраиваются. Правда, берут их неохотно, и платят меньше, и предлагают в основном грязную работу. «Я за три с половиной тысячи рублей с двумя высшими образованиями туалеты мыть не буду!» – злится женщина, похожая на Дарью Донцову.

– Показывали.

– Произвол! Надо разбираться! – лютует врач, но разбираться, ясное дело, никто не будет. Да и нужного лекарства нет.

– Как же так? – говорю я. – Ведь сказали, всё есть.

– Ну, – пожимает своими острыми плечами доктор.

Через некоторое время местная активистка Зоя объясняет, что лекарств, на самом деле, никогда нет. Рассказывает такой случай:

– Много беременных, много с детьми. Ни витаминов, ни лекарств. Тяжело. Обратились в благотворительный фонд. Мальчик оттуда лекарства привёз. Выгрузил. Через пятнадцать минут иду в медпункт, прошу спрей для горла ребёнку. Говорят – нет. Как нет, только же привезли? Вызываю мальчика обратно, прошу разобраться. Скандал, споры. Наконец, лекарства нашлись. А так воруют и продают в аптеках.

Большинство обитателей палаточного городка, правда, на лечение не жалуется. Довольствуется тем, что есть, и говорит, что в «материковой» России, куда отправляют других беженцев, ещё хуже. Но с лекарством для живота разобраться не получается. И в результате – я иду за ним сам.

По пути общаюсь с сухопарым мужчиной лет 30–35. Беженец из Донецка. На мои вопросы о ситуации в городе отвечает развёрнуто, но почему-то фразами и сюжетами телеканалов. Фейковую историю с распятым мальчиком смакует особо, говорит, что знает, с кем это произошло. От вопроса «почему не остался воевать сам» теряется.

– Не хочу быть «пушечным мясом». Пусть другие воюют…

– А кто там воюет? Местные есть?

– Есть, конечно.

– А среди ваших знакомых?

– Нет, среди моих нет…

Большинство отвечает примерно так же. Да, воюют, но кто – не знают. И добавляют:

– Это не та война, в которой умирать надо. Была бы Россия – за неё бы пошли!

Но Донецкую и Луганскую Народные Республики всё же поддерживают. Правда, что это такое, представляют слабо.

– Говорят они всё правильно, но как-то… Где бюджет? Кто возглавляет?

– То есть в лидерах проблема?

– Ну и в них тоже…

Многие, с их слов, не вступили в ряды ополченцев как раз потому, что сомневаются

в победе. И среди женщин с детьми, которых изначально размещали в лагере, встречаются крепкие мужчины призывного возраста. Некоторые, пошатываясь, разгуливают по лагерю.

– Здоровые лбы! Почему не в ополчении? – возмущается всё та же Зоя, крупная молодая женщина. – Идёт один, несёт горшок! Боров! Такому бы воевать! Почему здесь? – кричу ему. А он мне: «Я дезертир!»

Девушка эта – местная знаменитость. Она единственная, кто, не побоявшись, высказала претензии к приехавшему инспектировать городок и. о. губернатору Севастополя Сергею Меняйло.

– Устроили цирк! Подготовили какой-то тётке вопросы заранее, она их задавала, а Меняйло на них отвечал, чуть ли не по бумажке. Враньё! А то, что нам шесть дней никто воду завезти не мог – это не в счёт…

Список проблем лагеря, озвученный Зоей, живущей здесь с начала июля – «уехала из Луганска тогда, когда это ещё можно было нормально сделать», – впечатляет. Бытовые трудности: жара, антисанитария, нет света, зато в палатках есть тарантулы, однообразная еда, проблемы с водой. «В душевых только холодная. Чтобы детей помыть, греем с утра на солнце». Бутыли стоят рядом с палаткой.

Жалуются и на тех, кто приехал отдохнуть, походить на море. Рассказывает, в соседней палатке дамочка каждый день звонит в Донецк, у неё там магазин, командует, по каким ценам торговать, а сама тут – на морях.

Но уезжать из палаточного городка Зоя не хочет. И возвращаться в Донбасс, как и большинство беженцев, тоже.

«Там ад. Разбомбили всё. Цены выросли в десятки раз. Связи нет. Только “Киевстар” берёт. Стартовые пакеты продаются по несколько сот гривен. В “АТБ” муку по пятнадцать завезли – тут же она в соседнем магазине, перекупили, по тридцать. Да и куда возвращаться? Вот если наши победят, тогда вернёмся. А если нацики – смысла нет».

Но уехать из лагеря беженцам, по всей видимости, придётся. Уже подписан указ о том, что в Севастополе они могут размещаться только до 6 августа. После чего выселяют в «материковую» Россию. Люди должны подписать уведомление, сообщающее об этом.

Уведомление добровольное, но подписывать его мало кто хочет. Люди боятся, что их просто бросят. Потому их заставляют подписывать в обмен на продуктовые талоны.

Куда ехать – выбирают сами. Наибольшим спросом пользуются Дальний Восток – «подальше от Украины» – и Кубань.

– А я объявляю голодовку! – говорит Зоя. – Ничего подписывать не буду! Куда мне в Тюмень в одних трусах в мороз ехать? Разведу костёр, буду жить здесь! Мы везде чужие, и никому не нужны!

Что сказать ей в ответ – не знаю…

Спускаясь к причалу Радиогорки, я вдруг натыкаюсь на забор из зелёного сайдинга. На нём расклеены листы А4 с цитатами из Библии: «Блаженны страждущие, ибо они должны быть утешены. Блаженны кроткие, ибо они наследуют царство земное. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они должны насытиться…»