Дневник русской женщины

Дьяконова Елизавета

— А, это вы! я уже села работать. Но всётаки войдите, ничего, — успокаивала она, когда я извинилась, что опоздала.

— Пройдёмте ко мне в спальню. Это будет менее церемонно, чем в гостиной. И там ещё теплее, потому что там я топлю день и ночь, — приветливо сказала она, обнимая меня за талию.

Мы вошли в спальню. Уютная большая комната, все стены которой были покрыты художественными афишами, рисунками. У стены, против камина, стоял большой диван. Я села на него и сидела не двигаясь, пока Кларанс в кухне приготовляла чай.

Я так

измучилась за эти дни, что очутиться здесь, в этой уютной тёплой комнате, где меня встречали приветливо — было как-то отрадно… А Кларанс вернулась в спальню с чайником и чашками, придвинула стулья и маленький столик к камину, перед которым была разостлана медвежья шкура.

— Идите сюда, будем чай пить… — позвала она меня.

Я села у её ног на мягкий пушистый мех. Приятная теплота разливалась по всему телу. Казалось, век бы не ушла отсюда.

— Я очень рада познакомиться с женщиной независимой и без предрассудков. Это такая редкость у нас, во Франции. Вы, русские женщины, такие энергичные, учитесь, всюду ездите одни. <…> Сколько вам лет?

— Двадцать шесть.

— Поразительно! Вам по виду нельзя дать более восемнадцати.

— Да ведь и вы, я уверена, кажетесь моложе своих лет, ничего тут нет удивительного. Сколько вам лет? — спросила я.

— Двадцать девять. Но я не люблю об этом говорить, — откровенно призналась она.

Я извинилась.

— Ничего, ничего… это я только так, к слову… Между нами только три года разницы, но вы ещё дитя… Скажите, вы всё ещё девственны?

Я широко раскрыла глаза.

— Конечно!

Я была так удивлена этим вопросом, что обидеться как-то и в голову не пришло.

Кларанс разразилась громким смехом. <…>

— Извините… вы можете подумать, что я над вами насмехаюсь: не обижайтесь, ради Бога, — нет. Я смеюсь просто потому, что это было так смешно. Как это можно так жить? Вы ещё не любили?

— Нет, — отвечала я, опустив голову, стараясь говорить как можно ровнее и спокойнее.

— Не может быть! Невероятно! — воскликнула Кларанс.

— Я вам говорю правду, — лгала я, как когда-то в Англии “хозяину”.

Мне казалось, что я оскверню свою тайну, если её выдам… <…>

— Должно быть, вы стоите за добродетель? <…> Видите ли, по-моему, люди напрасно так рассуждают о добродетели. Девственность отнюдь не добродетель, а скорее — противоестественный порок. Ведь мы как созданы? а? К чему же нам атрофировать то, что дано природой? Мы должны жить согласно её законам. И величайшая ошибка всех религий лежит в том, что они возводили девственность и воздержание в культ. Вот почему я и ненавижу буржуазную мораль. Она вся построена на культе именно такой добродетели. А добродетель вовсе не в этом, а в отношении к другим людям. <…>

— А сами вы девственны?

Кларанс почти покатилась со стула.

— Вот так вопрос!.. Ох, какое же вы дитя, какое дитя! Конечно, нет, я люблю, как хочу, свободною любовью, и замуж никогда не пойду. <…>

Видите ли, замуж нужно выходить только тогда, когда хотите иметь детей. А я не хочу. <…> Сами посудите, какая я мать? Жалкая калека. В детстве у меня была страшная болезнь… я осталась жива, но ноги — как последствия её — атрофированы. Я немного истеричка. Какую бы наследственность я им передала? <…>

— Вы — честная, хорошая женщина, и как я вас люблю!

Кларанс взяла мою руку в свои, тихонько пожала их и печально вздохнула.

— Да, жизнь надо производить осторожно… она слишком тяжела. В этом земном существовании мы искупаем ошибки предшествующих…

— Что вы хотите этим сказать? — спросила я в недоумении.

— Мы живём — грешим, не так ли? — спросила Кларанс.

— Ну, да.

— Так вот, для искупления их, душа после нашей смерти входит в тело другого человека, чтобы в новой жизни изгладить ошибки старой.

И, видя явное недоумение на моём лице, объяснила: Я занимаюсь оккультизмом и магией.

— Это ещё что такое? — удивилась я.

— Видите ли, человек состоит из трёх начал: тела физического, тела астрального и души. Из каждого человека исходит ток — fluide, посредством которого он может влиять на других людей: хорошо или дурно, смотря по тому, какой ток от него исходит.

Моё удивление не имело границ. Я испытывала такое ощущение, будто предо мной открыли дверь в какую-то таинственную тёмную комнату и заставили смотреть туда, и я ничего не видела. <…>

— Душа наша бессмертна. Я — не боюсь смерти. Я убеждена, что возвращусь в этот мир снова в виде новорождённого младенца… и опять буду жить новою жизнью.

— И у вас не останется никакого воспоминания о предшествовавшем существовании?

— Нет.

— Какое же это “бессмертие души”, раз от нашего “я”, со всеми нашими мыслями и чувствами, не остаётся ничего? <…>

— Душа наша меняет своё содержание. Проходя через несколько существований, она совершенствуется нравственно. Это объясняет кажущееся несправедливым с первого взгляда. Почему, например, одни с детства уроды, калеки? Ведь они сами не сделали никому ничего дурного. А между тем, этой теорией всё объясняется: значит, душа эта в предшествовавшем существовании делала очень много зла и теперь искупает свои грехи… Я, например, калека — значит, раньше много грешила, и теперь я должна совершенствоваться нравственно.

Однако, каких только нелепостей не придумают люди; уж подлинно — фантазия человеческая неистощима, — подумала я, но ничего не сказала, желая дать ей высказаться до конца.

— Каждого человека сопровождает дух — Guide. У меня руководитель — дух 18-го века. Я его вижу. Я ведь visionnaire {Визионерка (франц.).}. И мать свою вижу: вон она тут, в саване, около меня на диване.

Я инстинктивно обернулась — на диване никого не было. Что с нею? — с опасением подумала я.

Но Кларанс сидела совершенно спокойно… <…>