Дневник русской женщины
Шрифт:
15 января, среда.
Ответа не получила; что же это значит? <…>
16 января, четверг.
Только сегодня в два часа увидела серый конверт со знакомым почерком. На элегантной серой карточке я читала:
“Мадмуазель.
Я не мог вовремя прочитать Вашу телеграмму, так как не был в Бусико ни в понедельник, ни во вторник и получил её только сегодня. Если Вам необходимо срочно переговорить со мной, прошу зайти завтра, в четверг, с пяти до шести часов вечера.
С лучшими чувствами,
Е.Ленселе.
Среда, 15
И внизу адрес: 5, Rue Brezin… Идти или не идти? Но одна мысль, что я увижу его, войдя в этот дом, мимо которого столько раз проходила — решила вопрос…
Я получила это письмо, когда отправлялась в Брока. Там мадмуазель Анжела сказала:
— Вы ведь уже давно не виделись с мсье Ленселе?
— Пожалуй, впрочем, не помню, — отвечала я равнодушно.
— Он вернётся к нам в мае… к доктору Дроку. Он станет заведующим лабораторией и заменит доктора Дюрбаля, который уходит в клинику “Больные дети”. <…>
Вернувшись домой, я быстро приготовила туалет в комнате хозяйки. Она с удовольствием помогала мне, восхищаясь мной в чёрном костюме.
— Вы стали совсем парижанка. <…>
Я возвратилась к себе в комнату. Ещё рано; не надо приходить точно в пять, лучше позже, а то он подумает, что я очень спешила. И, сидя против часов, я стала ждать… Как медленно движется стрелка! Я беру книгу и с нетерпением читаю несколько страниц…
Уже пять часов! Я набросила пелерину и быстро вышла.
Со странным чувством поднималась я по лестнице. Каждая ступенька, каждый шаг приближал меня к нему. Ведь он ежедневно проходит по этой лестнице… Пятый этаж, и в рабочем квартале. Очевидно, он сын мелкого чиновника, что называется “petit bourgeois” {}, из семьи, где годовой бюджет рассчитан до последнего сантима… <…>
Он отворил сам.
В комнате топилась печка; у окна на большом круглом столе лежали книги, склянка с клеем, корректурные листы.
— Садитесь. Извините, но я положительно не мог прочесть вашей телеграммы. Разобрать в ней что-нибудь было невозможно; по-видимому, вы не отдавали себе отчёта, что пишете… <…>
— Я просила вас ответить, — можно ли принимать эти капли каждый раз, как усиливается головная боль?
Он прочёл.
— Но это лекарство не производит моментального действия, это невозможно… Вы не беспокойтесь. Не надо так нервничать. Верно говорят: славяне — очень нервный народ. Я и раньше имел случаи в этом убедиться. Но во всех случаях Вам вовсе — ещё раз повторяю — не надо так нервничать. Послушайте, что такое случилось за то время, что я Вас не видел?
Я, наконец, овладела собой и едва слышно сказала:
— Извините, что я пришла к вам сюда… Я не хотела больше обращаться к вам, потому что теперь это было бы слишком унизительно для меня. Каждый раз, когда я прихожу к вам — вы сами,
— Извините, действительно, я был слишком небрежен к Вам. Но дело здесь вовсе не в моём отношении к Вам. Просто меня позвал приятель, приехавший из провинции, ему только что сделали небольшую операцию, и я не мог не поехать к нему, — сказал он равнодушно. <…> — Ну, расскажите же, что с вами случилось за это время, пока я вас не видел?
— Вы не искренни со мной, мсье, — не отвечая на вопрос, сказала я.
— Но почему? <…>
— Случайно услыхала разговор, — клянусь вам, я не искала его слышать. Я беседовала в обществе двух особ, мужчин или женщин — я не скажу. И вот одна из них говорит: “Он был с Ленселе, знаете этого иезуита?” А другая ей отвечает: “Ну, да …” — Я тотчас ушла, я не могла это слушать. — Мой голос задрожал, и по щекам покатились слёзы. — А потом, через несколько времени, я встретила одну из них и спрашиваю: “Отчего вы назвали его иезуитом?” — “Потому что он нечестный человек, невозможно доверять его словам”. И тогда я вспомнила, что действительно, вы обещаете и не исполняете ваших слов… И вот почему я не могла говорить с вами…
Я не смотрела на его лицо…
— Мадмуазель… возможно, это были люди, которым я причинил зло… мне глубоко безразлично, что они думают обо мне, я их презираю. Но если Вам встретятся мои друзья, они скажут обо мне совсем иное… <…> К тому же Вы не можете сказать, что я был с Вами неискренен. Мы столько с Вами общались, что Вы и сами можете составить мнение о моём отношении к Вам. Да, мне доводилось иногда говорить Вам неприятные вещи. Но всё это было без всякой задней мысли. Моё поведение по отношению к Вам…
И я вдруг невольно быстро прервала его:
— Да, мсье, Вы безупречны, но тут ведь дело и во мне. Я не уверена, что Ваше поведение не изменилось бы, если бы я приходила к Вам, напудрившись, в шёлковом белье розового цвета…
— Почему вы думаете, что моё поведение было бы совсем другое? — поспешно прервал он.
— Потому что… было бы другое… Я знаю, что Вы не прочь подразвлечься.
— Кто Вам сказал, что я любитель подразвлечься?
— Никто, мсье… но вы, мужчины, все на один манер…
— И женщины тоже. Вы ничем не лучше нас. Более того — женщины гораздо развращённее мужчин. И гораздо хитрее. А так как женщины, как правило, ещё и гораздо глупее, то они и стоят гораздо ниже мужчин.
Всё это он проговорил быстро, не останавливаясь, точно торопясь высказать свою мысль. Глаза его вспыхнули, и с минуту мы смотрели друг на друга как два врага.
Страшная усталость охватила меня…
— Ну, я не буду вам противоречить: думайте, что хотите, — машинально ответила я… <…>