Дневник самоходчика
Шрифт:
Мой командир машины — лейтенант Петр Тимофеевич Кузнецов, уралец, из шахтерского городка Копейск под Челябинском. Он мне нравится. Несмотря на то что старше меня всего на год с небольшим, Петр уже воевал наводчиком ПТО и был ранен, а после госпиталя закончил артучилище. Он прост, сдержан и не кичлив.
Механики-водители, товарищи по полку: Городилов, Кашкадаев, Кураев, Полянсков, Прокудин Слава, Скоморохов Владимир (харьковчанин), Снегирев Павел, Стельмах Костя, Сулимов, Филинских Никодим и бывший помкомвзвода Иванов, ставший после выпуска очень задумчивым и тихим.
Прибыли и помощники командиров батарей по технической части — помпотехи. У нас помпотехом техник-лейтенант Корженков
Формировались два месяца, до 10 июля. Изучали новую технику. Для механиков-то нового ничего нет, так как у самоходной установки только башня и пушка другие. И башня у нее называется по-флотски «рубка», но к этому названию мы так и не привыкли, считая себя по-прежнему «настоящими» танкистами. Командиры машин прикрепили к погонам эмблемы артиллеристов — две перекрещенные пушечки, а мы — танки. Словом, получилась какая-то помесь БТВ и «бога войны». Павлуша Снегирев, приверженец старой формы, демонстративно носил петлицы с кубиками, пока не получил замечания от заместителя командира полка по строевой части (зампомстроя).
В июне стал прибывать сержантско-рядовой состав. Экипажи постепенно пополняются. У нас уже есть наводчик, рядовой Петров, из танкистов. Петр пошутил: «Один солдат на двух офицеров — плохо его дело».
А от матери хорошие вести из Сампура: у них немного наладилось житье. Веселее сделалось на душе оттого, что самое страшное для мамы и сестренок уже позади, что больше не придется им готовиться к повторной эвакуации, как это случилось прошлым летом, когда немцы бешено перли на Сталинград, к Волге. И легче стало жить: никто ежеминутно не стоит над тобой. После занятий командирских и с экипажами бывает иногда свободное время, но из-за рваных сапог мне стыдно выходить из казармы на улицу. Спасибо маме: она посоветовала, вспомнив свою военную молодость, 1918–1921 годы, не обращать на такую мелочь, как сапоги, внимания и усиленно посещать кинотеатры и особенно театры, которых в Челябинске гастролирует этим летом сразу несколько. И я с радостью кинулся наверстывать упущенное и «запасаться» духовной пищей на будущее: неизвестно, когда еще удастся спокойно приобщиться к искусству. Скоро на фронт.
В июне, так как закончился год службы, надел новые кирзовые сапоги (разумеется, просторные) и, уже не стесняясь, ходил в театр, половину зрителей которого обычно составляли военные. Посчастливилось как-то услышать в городском саду знаменитого Хенкина, выступавшего на эстраде в пустячном водевиле.
Если позволяло время, днем ходили с Петром на Миасс, но вынуждены были удаляться от людных мест из-за отсутствия трусиков, которые, как известно, не занесены в списки вещевого довольствия.
Питание у нас скудное, по тыловой норме. Получив первую лейтенантскую зарплату (550 рублей), отправился я первым делом на базар, предусмотрительно захватив и запасную пару нового нательного белья, так как понаслышке знал уже о базарных ценах. Весь мой капитал ушел на буханку белого хлеба и литровую банку топленого молока, а белье было обменено на жестяную коробку мясных, как клятвенно уверял меня небритый мужик, консервов, рыночный номинал которых совпадал с кальсонным и равнялся 300 рублям. После ужина приглашаю своего командира подкрепиться мясом, но, к моему крайнему огорчению и конфузу, в консервной жестянке оказался горох с небольшим количеством свинины для украшения.
Ранним утром начали принимать технику, только что прошедшую заводские испытания. На огромном дворе Челябинского тракторного в несколько рядов выстроены КВ-1С, СУ-152, Т-34, курносые из-за короткой
Около полудня без обусловленной уставом торжественной церемонии подписываем акты сдачи и приема машин, получаем необходимые мехводителю и командиру комплекты инструментов, запчасти и прочее. Только уложили все на места — раздается команда: «К машинам! По местам! Заводи!» Полк идет прямо на погрузку. Из строгой линии машин справа по одной тяжелые СУ плавно разворачиваются пушкой в сторону заводских ворот и медленно, словно прощаясь с домом родным, выползают на улицу, выстраиваются в колонну.
У нашей машины все отрегулировано, подтянуто, надраено до блеска. Крутой разворот на месте направо — все стяжки правой тормозной ленты летят к черту, одна из проушин — тоже. Кроме того, сорванная проушина сбила своим пальцем масляную пробку бортредуктора. Короткое замешательство среди представителей завода, конфуз начальника ОТК и мастеров-регулировщиков, величественное недоумение военпреда — и нам дают машину из другого полка. И — марш! Только покарабкалась моя самоходка на железнодорожную платформу — идет на погрузку 1549-й, и впереди — принятая мною машина (я признал ее по номеру на башне). И что за машина? За несколько часов возни с нею во время приема я уже считал ее лучшей в мире. А она, словно подтверждая это, стоит как ни в чем не бывало перед погрузочной платформой, ожидая, когда пыхтящий маневровый паровоз оттащит наш эшелон и подгонит другую партию платформ, чтобы мог начать грузиться ее новый полк. Бывают в жизни злые шутки! И как это так быстро ее сумели отремонтировать?
Прибыли в Мытищи, под Москву, разгрузились и — своим ходом — в Пушкино. Там, недалеко от города, в светлом сосновом бору, бойцы тотчас принялись за сооружение землянок: штабной, батарейных и офицерской. К ночи у всех нас уже была крыша над головой и деревянные нары под боком.
Дни заполнены до отказа изучением новых машин, работой на них, знакомством с тактикой нового рода бронетанковых войск.
Прибыл командир полка майор Гончаров. Вскоре нам посчастливилось познакомиться с ним в рабочей обстановке (представиться официально рядовому и офицерскому составу из экипажей он почему-то не посчитал нужным). В один из этих жарких дней механики-водители и помпотехи занимались, укрывшись от знойного солнца в тени молодых сосенок. Неожиданно кто-то, заметив приближающегося командира, подал команду: «Встать! Смирно!» Крупный, но ловкий помпотех Конев, руководивший занятиями, доложил по форме. Майор подозрительно окинул хмурым взглядом застывшие в лирическом беспорядке фигуры механиков и, придав своему лицу свирепое выражение, изрек: «Бездельничаете!» И тут же решил блеснуть «знанием» техники: «Смотрите у меня! Заводить двигатель стартером — только в исключительных случаях. На то есть рукоятка». Невыдержанный Сулимыч от изумления негромко хмыкнул и тут же схватил трое суток домашнего ареста за непочтение к начальству. Позже выяснилось, что никаких танков, кроме легких, майор никогда не видал, но нрав у него оказался крутой. В тонкости никакие он вдаваться не любил и рубил сплеча по принципу: старший всегда прав.