Дневник секретаря Льва Толстого
Шрифт:
Человеку этому я ответил, что учеников при Л.Н. нет, а те люди, которые разделяют его взгляды, узнают их из его сочинений и что поэтому я и ему посылаю эти сочинения.
Л.Н. одобрил мое письмо. Кстати, давая мне письма, Толстой теперь очень часто не пишет даже вкратце, что именно нужно отвечать, а просто ставит на конверте: «В.Ф.» или «В.Ф., ответьте». Но потом, конечно, прочитывает все мои ответы.
Март
1 марта
– Я получил письмо со стихами, – говорил мне утром Л.Н.,
Сегодня оказались еще стихи, так что сам Толстой написал большое письмо о «зловредной эпидемии стихотворства».
Вечером, кажется, опять по поводу книги Яроцкого, Л.Н. говорил:
– Большинство людей попадают в жизни в такую колею, из которой им ужасно трудно выбраться и не хочется, хотя бы это нужно было. И они в ней остаются. И это в религиозной сфере так же, как в научной. Вот Душан Петрович попал в такую же колею со своим отношением к евреям, о чем мы с ним сегодня говорили, – добавил, улыбаясь, Л.Н.
Я не говорил еще об этом печальном недостатке Душана Петровича – его антисемитизме. В человеке, чьи взгляды и чья личная жизнь могли бы служить завидным примером для каждого из нас, каким-то непонятным образом укоренилось недоброжелательство к целому народу. Говорят, это следствие впечатлений детства, проведенного в Венгрии, в области, населенной евреями. Все равно я никогда не мог понять этой странной слабости Душана Петровича. Не понимал ее и Л.Н., и никто из окружающих.
Толстой говорил не раз Душану, что его нелюбовь к евреям – это тот материал, который Бог дал ему для работы над ним и для преодоления в себе этого недостатка. «Если бы не этот недостаток, то Душан был бы святой», – говаривал Л.Н. о своем друге.
В ответ на слова о «колее» Душан Петрович что-то ответил, и вот завязался длинный разговор о евреях. Душан Петрович спорил с Л.Н. с большим упорством.
– Как можно ненавидеть, не любить целый народ! – говорил тот. – Я понимаю, что можно инстинктивно питать нерасположение к некоторым недостаткам евреев, но нельзя же из-за этого осуждать их всех: надо, напротив, стараться самому избавиться от этого недоброжелательного чувства как от недостатка. Иначе будешь оказывать сочувствие и поддержку таким человеконенавистническим обществам, как «Союз русского народа», который устраивает еврейские погромы, и так далее. Евреи притесняемы, находятся в исключительном положении, и их нельзя обвинять в том, что они участвуют во всяком протесте против правительства, участвовали в революции.
Если я сам видел особенные черты в русском народе, выделял русских мужиков как обладателей особенно привлекательных сторон, то каюсь. Каюсь и готов отречься от этого. Симпатичные черты можно найти у всякого народа. И у евреев есть выдающиеся черты, например их музыкальность. Вы говорите, что дурные стороны у евреев преобладают, что они безнравственнее других народов, как это статистикой доказано, но я думаю, что статистика эта неверна; да статистика большей или меньшей нравственности и противоречит религиозному чувству. А что значит это слово «еврей»? Для меня оно совершенно непонятно. Я знаю только, что есть люди. Географическую карту я знаю, знаю, что здесь живут евреи, здесь – немцы, французы, но деление людей на разные
Если вы и не любите евреев, то единственное средство сделать их лучше, единственное средство против них – это дать им равноправие, уравнять их со всеми, так как, повторяю, они находятся в исключительном положении. Но дело даже не в последствиях, а в требованиях религиозного мировоззрения. Для меня согласиться с вами – это все равно что отречься от всего того, во что я верю: отречься от главного моего убеждения, что все люди равны. И я не понимаю, как можете вы, с вашими взглядами, с вашей жизнью, так относиться к целому народу. Я думаю, что вам нужно только желать избавиться от такого чувства как от недостатка.
Душан Петрович всё спорил, не соглашался с Л.Н. и, видимо, остался при своем мнении.
2 марта
С сегодняшней почтой пришел из Америки художественно расписанный с английским текстом лист бумаги, что-то вроде адреса для Толстого.
– Воздаяние, – перевел Л.Н. заглавие, когда я показал ему этот манускрипт, и равнодушно добавил: – передайте его Тане.
Я получил письмо от Владимира Александровича Поссе, в котором он писал, что мое сочинение «Христианская этика» готов издать редактор «Вестника знания» Битнер. Я прочел письмо Толстому. Он советовал послать работу Битнеру, что я и выполню на днях.
Л.Н. сегодня слаб. После завтрака лег спать. Ходит в черной суконной поддевке, так как его знобит.
После обеда приезжал из Москвы философ Лев Шестов и оставался до десяти часов вечера. Говорил он с Толстым у него в кабинете, наедине, очень долго, часа полтора.
– Поговорили так, как можно только вдвоем, а третий был бы излишен, – привел после Л.Н. английскую пословицу. Однако особенного впечатления гость на него, по-видимому, не произвел.
Сам Л.Н. после говорил про Шестова:
– Он не философ, а литератор.
У Шестова я тоже не заметил особенного удовольствия или душевного подъема после его разговора с Толстым.
– Разве можно в такой короткий срок обо всем переговорить? – ответил он мне на вопрос о том, какое впечатление произвел на него Толстой.
Одним словом, что называется, «не сошлись характерами».
3 марта
Гуляя утром, Лев Николаевич разговаривал с каким-то крестьянином, зачем-то снял перчатки и забыл их на перилах веранды. Двое прохожих, нищих, заметили перчатки и принесли в дом.
Приехал из Тулы тамошний корреспондент «Русского слова», просидел в Ясной Поляне очень долго, но, бедный, не добыл почти никакого материала для писания, потому что Л.Н. не разговаривал с ним по нездоровью, да, я думаю, и по отсутствию тем для разговора.
Зайдя в «ремингтонную», Толстой говорил о Шестове:
– Одни думают для себя, другие думают для публики. Так он думает для публики.
И, по-моему, это чрезвычайно метко.
За завтраком рассказывал, что к нему приходил крестьянин жаловаться на ветеринарного врача, который будто бы стал лечить его корову тем, что намазал ее скипидаром, а она издохла. И вот крестьянин хотел искать убытки с ветеринара.