Дневник Серафины
Шрифт:
Перо мое бессильно передать, с какой циничной откровенностью советник поведал мне, что единственное его желание — не дать угаснуть их роду. Конечно, его мало трогает, ценой какого невероятного унижения мне придется заплатить за это. Зато как мать наследника, я буду пользоваться всеми правами, в противном случае мне не на что рассчитывать.
Он говорил удивительно хладнокровно. Я вскочила со стула и рассмеялась ему в лицо.
О, жизнь, какие злые шутки она шутит с нами! Более забавного фарса не сочинить ни одному комедиографу! (Дальше несколько страниц отсутствует.)
15
Советник едет с Опалинским во Львов улаживать мои дела. Доктор считает, Оскар больше двух-трех недель не протянет. Он уже не встает с кресла, и речь его совсем стала бессвязной. Я разрываюсь между ним и Стасем, чей плач достигает моего слуха из дальней комнаты. Мне жалко это несчастное, угасающее существо, но мой долг прежде всего заботиться о Стасе, который вступает в жизнь, и его черненькие глазки с улыбкой взирают на весеннее солнышко, на меня и свое будущее.
Я боюсь от избытка чувств задушить его в объятиях, зацеловать до смерти. Когда он спит, я сижу подле его колыбельки, смотрю не насмотрюсь на него, — так любовалась я морем в Кастелломаро. Только море не говорило ничего моему воображению, а его личико сулит чудеса. Мне трудно отойти от его колыбели, точно я приросла к ней. Когда кормилица берет его на руки, меня терзает ревность, страх, беспокойство, и я невольно на нее сержусь.
Счастье мое! О если б ты знал, какие жгучие слезы проливаю я, когда ты спишь… Какой дорогой ценой заплатила я за твою улыбку…
Пришлось отложить дневник: советник пришел попрощаться. Я дала ему длинный список вещей, необходимых Стасю. Вдруг ему захочется играть, а игрушек нет… У него должно быть все, чего он только пожелает: он не должен испытывать ни в чем недостатка. Пускай он будет счастлив.
Опалинский обещал заехать по дороге к маме и рассказать ей про Стася. Он сумеет это сделать лучше, чем кто-либо другой.
Он зашел ко мне, как раз когда Стась проснулся, и я была наверху блаженства. Задрав ручки и ножки, малыш Улыбался и протягивал ко мне розовые кулачки. Я опустилась на колени. Хмурое, печальное лицо Опалинского было мне словно укором. Не понимаю, как можно не испытывать счастья при виде Стася и не забывать обо всем на свете. По-моему, это грешно!
16 мая
Сегодня был чудесный день. После дождя распогодилось, потеплело. Я распорядилась придвинуть кресло Оскара к окну. Он обратил поблекшие глаза в сторону сада, откуда наплывал аромат сирени и пихтовых шишек, но, казалось, ничего не видел. Изо рта у него текла слюна. Я ласково заговорила с ним — мне жаль его, — а он заскрежетал зубами и сжал кулаки. Если бы у него были силы, может, он побил бы меня. С ним такое бывало. Стася я боюсь показывать ему, — он пожирает его взором василиска.
Доктор нашел, что Оскару хуже: он очень ослабел. Ему дают хину, железо, микстуры, разные настойки, но пользы от них мало, разве что, выпив лекарство, он забывается глубоким сном. А я, счастливая, бегу к Стасю.
Сколько еще протянется это состояние между жизнью и смертью? Доктор ничего определенного
Если бы не советник… Ему я обязана тем, что жизнь моя стала сносной.
20 мая
Только что вернулась с похорон. Страшно устала. Одна эпоха в моей жизни завершилась… Что ждет меня впереди? Знаю одно: у Стася не будет соперника, — я целиком посвящу себя материнству, больше мне в жизни ничего не нужно.
Хотя решение мое твердо, я испытываю беспокойство, и у меня есть на то причины.
23 мая
В продолжение нескольких дней после похорон я лишь мимолетно виделась с советником, — наверно, он решил мне дать передышку. А сегодня утром он явился в детскую со своей притворно-добродушной, а на самом деле холодной, даже зловещей улыбкой. Он явно намеревался мне что-то сообщить.
Я не люблю, когда он смотрит на Стася, мне отчего-то становится страшно, поэтому я попросила его пройти в мою комнату.
Прежде чем начать разговор, он огляделся по сторонам. По его лицу я догадалась, что у него ко мне важный разговор и он не знает, как приступить к делу.
— Дорогой дядя, — сказала я, — говорите, пожалуйста, прямо… без обиняков… Вы имели возможность узнать меня поближе, так что будьте откровенны…
— Вы ошибаетесь, дорогая племянница, я не собираюсь сообщать вам ничего особенно важного и никаких затруднений не испытываю. Слава богу, все устроилось, как вы того хотели. За вами закреплено право на пожизненное владение всем движимым и недвижимым имуществом при условии, что вы не выйдете вторично замуж. И опека над сыном до его совершеннолетия утверждена за вами, а в нашем лице вы всегда найдете верных помощников. Тут есть только одно обстоятельство…
— Что вы имеете в виду?..
— При жизни Оскара, — сказал он, — среди тех, кто вас окружает, бывает в вашем обществе… — Он кашлянул. — Не видите ли вы сами необходимости некоторых перемен ради собственного спокойствия, благополучия в будущем, а также для пресечения могущих возникнуть пересудов.
Говоря это, он посмотрел на меня так, что я покраснела.
— Поразмыслив над моими словами, — продолжал он, — вы поймете, что я имею в виду, и не будете на меня в претензии.
С этими словами он встал и вышел из комнаты.
Увы, я сразу поняла, к чему он клонит. Он хочет, чтобы я удалила от себя Опалинского.
С моей стороны это будет большой жертвой, но ради Стася я на все готова. Советник прав: ни малейшее подозрение не должно коснуться его матери, и малейшая тень не должна пасть на его колыбель.
Да, пускай уезжает, хотя я очень привязалась к нему и мне нелегко с ним расстаться.
«Теперь ты свободна»… — читаю я в его глазах. Но если я выйду за него, люди скажут: я узаконила давнюю связь супружеством. Нет, это невозможно! Надо с ним поговорить. Но как к этому подступиться?