Дневник смертницы. Хадижа
Шрифт:
Теперь, бывает же, я виновата.
Все Уму Саидовну боятся. Говорят, в молодости она самой красавицей в городе была, все, короче, за ней ухаживали. Потом она вышла за какого-то декана, и он ее тоже устроил в университете работать. Сейчас она очень старая, ей, наверное, пятьдесят. В дорогих одеждах и в золоте вся ходит. У нее прическа каре и зеленые глаза. Она еще злая такая, чуть что — сразу «неудовлетворительно» ставит. Она Сулика терпеть не может, потому что он на русском с сильным акцентом говорит. Один раз сказала, ему не надо было в город с гор спускаться, а остаться там быков
Сегодня на паре Ума Саидовна такая вызывает меня и говорит:
— Хасанова, расскажи нам сюжетную линию «Дафниса и Хлои».
Я стою, сначала молчу, а она так высокомерно на меня смотрит, как будто она королева, а я ее служанка.
— Хасанова, мы долго будем слушать твое молчание? Ты читала «Дафниса и Хлою»?
— Нет…
— Сообщи нам причину! — сказала она таким противным голосом, как будто даже разговаривать со мной и то брезговала.
— Мне дядя запретил читать.
— Что?
— Дядя сказал, чтобы я не читала, там неправильные вещи написаны.
Она откинула голову и захохотала на всю аудиторию. За ней начали все остальные смеяться.
Пусть даже она самой красавицей была, теперь она старая и не сказать, чтобы такая уж красивая. Строит из себя, как будто она не толкается. Мне рассказывали, еще как она толкается — триста долларов за «удовлетворительно» берет, пятьсот — за «отлично». Остальные рублями берут и такие цены тоже не заламывают. А эта, если себя королевой считает, что теперь, больше всех брать должна?
— Скажи своему дяде, пусть отвезет тебя в село и замуж выдаст, там от тебя больше пользы будет.
Все опять засмеялись, а Касумова Нину громче всех. Я почувствовала, как кровь потекла мне от сердца прямо в голову.
— Садись, — сказала Ума Саидовна.
Глаза горели у меня от обиды. Я ей всего плохого желала. Я сидела смотрела, как она ходит между столами, ставит на столы пальцы, смотрит на свои кольца. Я чуть не плакала и просила Аллаха ее наказать.
— Не плачь, если чё. — Сулик толкнул меня локтем.
Один он не смеялся. А Сабрины не было. Я ее с тех пор, как из джипа вышла, больше не видела. Я ей только один раз на трубку позвонила, она не взяла.
Аман, какой скандал был! Тетя так стукнула меня по спине. Так мне обидно. Кто она мне, чтобы бить меня? Даже бабушка после смерти матери меня больше не била. Уеду домой, пусть тетя тогда одна сидит и жалеет, что меня обидела. Все из-за этой Миясатки проклятой. Настоящая змея. Ходит, везде свой липкий нос сует, лучше бы пошла голову помыла. Хоть бы сдохла она, сплетница несчастная.
Зашла она вчера снова, я в своей комнате была, английский делала. Слышу из зала — шу-шу-шу, шу-шу-шу. Думаю, ладно, опять сплетни про соседей принесла.
— Хадижа! — крикнула тетя.
Я сразу почувствовала: что-то не то. Чувство у меня такое появилось — сейчас из-за меня скандал
Миясатка сидела на диване, смотрела на меня и улыбалась.
— Хадижа, говорят, видели тебя, что ты из какого-то джипа выходила! Скажи мне быстро, что это неправда! — Тетя стояла передо мной красная, платок упал с ее головы.
— Аман! Какой джип! — начала кричать я. — Кто меня видел?! Неправда это! Тетя, покажи, кто про меня такие сплетни распускает?!
Я даже не ожидала, что так буду кричать. Внутри мне было очень страшно, но снаружи я была очень злая.
— Я убью тебя! — Тетя махнула на меня кулаком. — Вагаб убьет тебя! Ты думаешь, мы тебя сюда привезли, чтобы ты нас позорила!
— Когда я вас позорила?!
Я посмотрела на Миясатку, она сидела, смотрела на меня такими глазами, будто их сливочным маслом намазали, и улыбалась, будто она тут ни при чем. Ах, змея такая!
— Это неправда! Я никогда бы не села в какой-то джип! Про какой джип вы говорите?!
— Миясат, ты мне тоже конкретно скажи, кто видел? Пока я такой грех на себя не взяла, ее не убила! — стала кричать тетя и дергать себя за волосы.
— Видели люди, — тихо сказала Миясат.
— Ты слышала?! Слышала?! Видели люди! — Тетя прыгнула ко мне и ударила меня ладонью по спине.
Мне не стало больно, но обидно очень было. Какое право она имеет меня бить?! И шуба ее проклятая мне не нужна. Ничего мне не надо! Если бы мама была жива, никто бы меня пальцем не тронул. Если я без родителей, они думают, могут меня бить?! Да?!
— Клянусь, я уеду, не нужен мне ваш университет! Не хочу у тебя жить! К бабушке поеду, она меня пальцем не трогает! Она бы мне больше верила, чем людям каким-то! Если ты думаешь, что я по чужим джипам прыгаю, зачем я тогда вообще с тобой буду жить?! Если ты такого мнения обо мне, то я сегодня уеду! Ты думаешь, если у меня матери нет, можно на меня всякие сплетни наговаривать?! Я лучше поеду в речку брошусь, чем буду слушать, как меня тут оскорбляют! Не надо мне ничего от тебя!
Я стала плакать и задыхаться. Слова с трудом выходили из моего горла, я даже не узнавала свой голос. Как я могла так обманывать? Я же сидела в том джипе. Зачем я это сделала? Надо было попросить у тети прощения и сказать, что я больше никогда не буду садиться в чужие машины. Что когда я села, я не хотела, это шайтан меня заставил, как в детстве заставлял воровать сахар из бабушкиного мешка. Так она меня, может, простила бы. Я хотела это все ей сказать, но вместо этого продолжала плакать и кричать, что не видела никакого джипа, что хожу только в университет и обратно. Ах, Сабрина, зачем ты меня так подвела, думала я.
— Миясат, скажи, ты сама видела? — Тетя опустилась в кресло, как будто потеряла все силы. — Не надо ко мне приходить, мою родную племянницу оскорблять. Это я тоже никому не позволю.
— Сама не видела, люди видели, — опять тихо сказала Миясатка.
— Ты мне этих людей можешь показать? — спросила тетя и стала тереть грудь, там, где сердце.
— Ты мне так не веришь, что ли? — стала обижаться Миясатка.
— Валлахи, так я тебе не верю. Говори мне конкретные факты или уходи из моего дома!