Дневник смертницы. Хадижа

Ахмедова Марина

— Что там у тебя в кармане? — спросила бабушка.

Она все видит.

— Это камень от шайтанов, — наврала я.

— Правильно, носи его всегда с собой. Если увидишь Абидат на дороге, сразу потрогай камень, и ничего не будет. Повторяй всегда «Бисмилляхи рахмани рахим». Деда Ахмеда только эти слова спасли.

— Бабушка, почему они деда Ахмеда спасли?

— Может, хватит сказки на ночь рассказывать? — недовольно сказал дедушка.

— Какие сказки? Правда это! Один раз такое было: уснул дед Ахмед, а посреди ночи — стук в дверь. Открывает — сосед там. Что такое, спрашивает. Тот говорит: иди, мол, за мной. Пошли они, пошли по дороге, за

село вышли, речку перешли, на поляну вышли. А на поляне — шум, гам, музыка, все село собралось, как будто пехлеваны приехали. Скатерть на земле расстелена, на ней еды — сколько хочешь. Дед Ахмед взял хлеб и уже хотел откусить, но по привычке сказал: «Бисмилляхи рахмани рахим»! Аха, и вот тут, в этот самый момент, просыпается он и видит, что один на поляне сидит, а в руке у него не хлеб, а лепешка навоза… Аха-ха, вот как шайтан его туда завел, а молитва спасла. Короче, вот такое с дедом Ахмедом было.

«Бисмилляхи рахмани рахим», — повторила я про себя и потрогала сахар.

А вдруг он сейчас тоже превратится в навоз, подумала я. Ой, как мне стало страшно. Незаметно я ковырнула один кусок ногтем, потом вытащила руку из кармана и облизала палец — он был сладкий.

После хинкала мы пили чай вприкуску. Бабушка принесла вазочку с мелко наколотым сахаром и поставила ее посередине клеенки. Ну почему она такая жадная? У нее в комнате целый мешок!

Я протянула руку и взяла один кусочек, хотя у меня в кармане лежало четыре больших. Я выпила с ним целых два стакана, и бабушка хвалила меня за это.

Она достала из кисета, который всегда висел у нее на поясе, щепотку табака и засунула ее в нос. Ее нос покраснел, как недозрелая слива. Мы с мамой всегда хохотали, когда она чихала.

— Закрывайте рот, когда смеетесь! — ругалась бабушка. — Шайтан залетит!

Никто ничего не заметил…

* * *

— Дедушка, а Бог есть? — спросила я утром дедушку по Дороге на почту.

— Есть, — сказал дедушка.

— А шайтан есть?

— И шайтан есть.

— Дедушка, а где он живет?

— Нигде. Туда-сюда по свету ходит. Своего дома у него нету.

— А в наше село он откуда пришел?

— С войны пришел. Вон видишь те горы? — Дедушка показал желтым пальцем на передние горы, которые начинались за родником. — Там сейчас война идет. Там наши братья живут, считай что родственники наши. Их там сейчас много-много убивают. Столько там сейчас всего темного, что шайтаны туда со всего мира слетелись. Шайтанам хорошо там, где людям плохо.

— Дедушка, а кто наших братьев убивает?

— Урусы убивают.

— А кто такие урусы?

— Это другие люди, в России они живут.

— А Россия — это за какими горами?

— Там — далеко. — Дедушка махнул рукой. — Это в Москве.

— Дедушка, а ты был в Москве?

— Вах, что я — по телевизору Москву не видел?

— Дедушка, я тоже хочу Москву посмотреть.

— Тебе это зачем надо? Тебе это не надо. Вырастешь, замуж выйдешь. Москва тебе не нужна. Ничего там хорошего нет. Женщине что надо? В своем родном селении жить, за мужем ухаживать, детей воспитывать. Это мужчины пусть туда-сюда едут, деньги зарабатывают.

Я помню, как в тот день было жарко. Мы зашли в магазин, и дедушка купил мне ирис «кис-кис». Конфеты так расплавились от жары, что я еле сняла с них обертку. В магазине было столько мух, я поэтому не люблю летом туда заходить. На потолке высели липкие ленты. Ой, сколько мух на них прилипло! Я хотела спасти одну, она была

такой жирной и громко жужжала. Наверное, недавно прилипла. Я представила, что было бы, если бы я сама была мухой, прилипла к ленте, и ни туда, ни сюда. Как мне жалко ее стало, честное слово! Я взяла ее пальцами, чтобы спасти, и дернула. Я подкинула ее на ладони, но она не полетела — упала на пол. Оказывается, ее лапы остались на ленте. Бывает же… Я смотрела на муху, как она дергается на полу. И тогда шайтан снова заговорил со мной.

— Раздави ее, — сказал он.

— Пусть живет, да, — ответила я.

— Раздави! — сказал шайтан.

Я наступила на муху галошей. Зачем я ее только снимала с ленты!

На почте никого не было. Дедушка подогрел кипятильником воду в банке и налил чай в стаканы — мне и себе. Вернее, себе и мне — дедушка главный.

— Ешь ирис, — сказал он. — Не говори бабушке, что я тебе купил, — бубнить будет.

Я залезла под стол. Там до сих пор лежали зеленые книги.

— Дедушка… — позвала я.

— Хой.

— А Толстой плохой, да?

— Почему плохой?

— Урус же, ты говорил.

— Вах, что ты ко мне привязалась! Дай работать спокойно! Это хороший урус.

— Дедушка, а можно я тогда с собой одну книгу возьму?

— Тебе зачем? Ты читать не умеешь. Это генерала Казибекова книги. Он их заказывал. Приедет из города — заберет. Поставит у себя дома в стенке для красоты. Красные книги он уже заказывал, теперь ему зеленых не хватает.

Когда я пришла к дедушке на почту в другой раз, книги уже забрали.

У нас дома вообще нет книг, только Коран и мои учебники. Бабушка говорит, для того чтобы удачно замуж выйти, книг читать не надо — умная будешь, никто жениться не захочет. Я читала Толстого в школе. Мне не понравилось. Он тоже плохой урус. Теперь я точно знаю, что среди урусов нет хороших.

* * *

Дедушка говорит: воровство — самый страшный грех. Дедушка говорит: раньше за воровство руку отрубали. Дедушка говорит: за воровство Аллах накажет. Тогда почему Аллах до сих пор не наказал Айку — дочку Салихи? Она украла мои новые галоши. Пришла в своих старых, разулась у нас на крыльце, а уходя, обула мои новые. Бабушка только приехала с базара и привезла мне черные, а внутри бордовые галоши. Я их и дня не успела поносить, как пришла эта Айка и украла их, бессовестная.

Я вышла идти за водой — нет моих галош. Вместо новых стоят очень старые, стоптанные. Я сунула в них ногу, они мне большие, на пятке не держатся. Куда я в таких пойду? Я так радовалась новым галошам, так радовалась, что теперь от обиды расплакалась. Почему Айка должна ходить в новых галошах, а я — в старых? Это же моя, а не ее бабушка купила их. Почему бы Аллаху было не наказать ее прямо сейчас? Почему он не может превратить ее в камень? Я бы очень обрадовалась, если б Айка стала камнем.

Вы думаете, люди не превращаются в камни? Клянусь мамой! У нас за пшеничным полем есть другое поле. Так вот там как раз и стоят такие камни — большой и маленький. Раньше, очень давно, наши люди, которые уже сколько-то веков назад умерли и даже неизвестно, где похоронены, молились по-другому. Как — точно сказать не могу, но слышала, как будто они поклонялись огню и солнцу. Как будто у них был священный огонь, который никогда не потухал, и какой-то бог у них был свой — с птичьими крыльями. Прости меня, Аллах, что я говорю такие вещи — я же просто рассказываю, я же ничего плохого не делаю: это они верили, не я.