Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А

Федотов Лев Федорович

– Ты завтра уже едешь? – спросила она меня по дороге.

– Да, уже еду.

– Ну-у-у! – проскулила она. – Ты бы остался… а то с тобою интересно, а одной скучно!

– Мне дома тоже будет без тебя скучно, – искренне признался я.

– А еще приедешь к нам?

– Может быть. А ты? – в свою очередь спросил я.

– Мы тоже к вам приедем, – ответила она, – только когда, я не знаю еще!

Дома нас уже ждали с обедом. Мы все вместе отдали должное трапезе, и Нора опять решила пустить в ход свои способности в живописи. Энергично

орудуя кистью и водой, она изобразила акварелью обширный дом, в окружении которого росли гигантские цветы и вились желтые дорожки.

Рая попросила меня ознакомить ее с моими зарисовками, что я и сделал.

– Они так у тебя в виде набросков и останутся? – спросила она.

– Зачем? Я постараюсь дома в Москве их отделать и прореставрировать.

– А все ли ты запомнил?

– А вот уже готовые рисунки об этом скажут. Сейчас же я об этом лучше промолчу.

– Посмотрим, что у тебя выйдет, – сказала она. Ты тогда пришли нам один из них, а мы сверим с действительностью.

– Это будет очень хорошо, – проговорил я. – Я и сам хотел тебе это только что предложить!

Я говорил чистую правду, так как мысль о такой проверке тоже мелькнула у меня, но Рая меня предупредила.

– А про наши-то похождения под церквушкой мне так и не удалось вам с Моней прочитать, – сказал я. – Ты помнишь, я о них писал тебе в письме?

– Конечно, помню! – сказала она. – В этом уж никого винить нельзя: ты ведь почти всегда был в городе.

– Придется оставить это до следующего раза, – произнес я, – то есть когда мы снова увидимся.

– Видимо так, – согласилась она. – Да! Я забыла тебе сказать, что еще до твоего прихода тебе звонил Женя; я пригласила его, и он скоро должен придти. Я попросила его, чтобы он свои зарисовки захватил. К тому же нас на сегодня пригласила тетя Бетя, вот мы его и уговорим отправиться с нами. Идет?

– Я совсем не прочь, – ответил я, крайне обрадованный скорым визитом Евгения.

Дожидаясь его прихода, я опять принялся вместе с Леонорой за художество, так как она все время тянула меня к своему столику.

Пришедший Женик принес с собою, кроме рисунков, еще и сверток прекрасной ватманской бумаги, достать который по дороге его попросила Рая. Этот сверток она, оказывается, передавала в мое пользование. Евгений, не упуская случая, и себе добыл сверток, обеспечив себя материалом для живописи на довольно долгое время.

Женик по моей просьбе нарисовал Петьку верхом на бронзовом коне, который у него получился в виде карикатуры, чего, собственно, автор и добивался.

Мы вместе с Леонорой сыграли в мою самодельную игру «Полет на Луну», которой Трубадур была крайне недовольна, так как по роковой случайности она все время низвергалась вниз к первому номеру и только один раз достигла лунного круга.

Нужно сказать, что Женька, только что теперь обративший внимание на зеркало, висевшее над диваном, был удивлен, как только оно держится, но я также был занят этим вопросом, так что дать ответ ему я не смог. Я нарочно

об этом сейчас вспоминаю, так как я вечно с интересом разглядывал это сооружение, дивясь его прочности и устойчивости.

Рая ознакомилась с рисунками моего товарища, из которых она особенно похвалила его зарисовки в Зоологическом музее. Она с интересом разглядывала рисунок играющего на виолончели Мони, который Женик сотворил на концерте, и указала на некоторые неправильности в положении нарисованной левой руки. Она попросила Женю оставить у нас альбом, чтобы и Моня после своего прихода домой мог его посмотреть, на что хозяин альбома дал свое согласие.

Вскоре Леонора была уложена спать, и мы стали собираться к тете Бете. Женьку мы уговорили пойти с нами, таким образом, последний вечер в Ленинграде мы с ним должны были провести вместе.

Чтобы обмануть бдительность еще не заснувшей Леоноры (она, конечно, не захотела бы уснуть, узнав, что мы уходим в гости и оставляем ее), Рая пошла на хитрость: сначала незаметно вышли Женька и я, а потом – она с дядей Самуилом.

У тети Бети, оказалось, была Берта (Люсина жена), которая была рада нас лишний раз видеть, но которая упрекнула меня за то, что я не зашел к ним еще раз. Она возилась на диване с маленькой Лилей, которая недоуменно глядела на нас, видимо, не на шутку струсив.

Бетя и Сарра решили устроить трапезу в честь моего сегодняшнего появления на свет. Когда было все готово, оставалось только ждать Моню, который должен был скоро явиться.

Вскоре он пришел, но без виолончели, чему я был очень удивлен.

– Эй! Тортоша! – весело крикнул он ничего не понимающей малышке Лиле. Та в ответ уставилась на него, озадаченная появлением нового лица.

Мы принялись за чай. Женька сидел рядом со мною, и мы с Моней, недовольные его скромностью, все время подсыпали ему в тарелку сластей.

Несмотря на веселое время, я чувствовал внутри какую-то тяжесть. Это был уже последний мой ленинградский вечер, и я чувствовал, как ленинградская почва постепенно ускользает из-под меня… И хотя я еще был в окружении ленинградских улиц и домов, хотя еще видел перед собою своих ленинградцев, хотя еще по приходу домой мог видеть спящую Трубадур, – я знал, что все-таки я от них всех чем-то оторван, между нами уже существовала нарастающая преграда…

Не знаю, о чем думал Женька, но я знал, что и он был не очень-то рад отъезду из Ленинграда.

Веселым моментом было время, когда мы все вместе рассматривали снимки из альбома тети Бети. Дядя Самуил при содействии Мони невозмутимо сунул одну из карточек в карман! Бетя всплеснула руками!

– А-а-а! Ничего тут страшного нет! – сказал дядя с удивленным видом. – У нас такой нет, а у вас вот там еще вторая лежит! Вот она! Видите?

Бетя старалась быть внимательнее и энергичнее, но это не помогало! Под общий хохот Моня стянул еще одну карточку, двойник которой был обнаружен в альбоме. Ничего не скажешь – мы действовали честно!