Дневник Васи Пупкина

Экслер Алекс Борисович

Пришел, хожу, гуляю. Вдруг смотрю – неподалеку нарисовалась до боли знакомая физиономия.

– Ба! – говорю. – Это же сам Анатолий Непокоренных, знаменитый руководитель известнейшей группы "Птеродактили"!

– Здорово, Пупкиндзе, – отвечает маститый руководитель. – Ты чего приперся в такую рань?

– А ты чего?

– Что у вас, барабанщиков, за манера – отвечать вопросом на вопрос? – недовольно морщится Толян.

– А что у вас, руководителей, за манера – вопрошать вопросом в ответ на мой вопрос, обращенный к твоему вопросу? – парирую я.

– Шустрый

ты стал, Васек, – говорит Толян с какой-то завистью. – Небось, скоро меня с поста руководителя свергнешь.

– Да не бойся ты, – успокаиваю его я. – Никто на твои пожухшие по осени лавры руководителя не претендует.

– Это правильно, – удовлетворенно говорит Толян. – Потому что я жесток и страшен в подавлении народных бунтов. Прям, как Иван Грозный и Петр Первый в одном лице. Расстреляю из рогатки сначала всех через одного, потом каждого оставшегося второго, после чего наберу команду профессионалов. Короче, ты чего так рано заявился?

– Дома конфликт у олдов небольшой случился, – нехотя говорю я. – А под звуки разбиваемых тарелок спится как-то не очень. Плохие сны снятся. А ты чего в такую рань?

– Дело у меня, – отвечает Толян и сморщивает невероятно таинственную физиономию. – Хочется геройской славы.

– Это в каком смысле?

– В прямом. Ты что, не знаешь про все эти взрывы в Москве?

– Ну, знаю. А что?

– Думаешь, что нашей школе ничего не грозит?

– Может и грозит, – соглашаюсь я. – Хорошо бы, конечно, чтобы она нафик взорвалась, но чтобы людей там никого не было. Еще хорошо бы туда дневник успеть подложить. Вот тогда лафа будет.

– Странный ты парень, Пупкидзе, – говорит Толян и смотрит на меня как-то нехорошо. – Тебе толкуют о том, что можно реально прославиться, а ты все несешь какую-то чушь, как малолеток: школа взорвется, дневник сгорит… Тьфу!

– Ну а ты что предлагаешь? – не выдерживаю я. – Объясни толком.

– У нас наверняка в подвале заложена бомба, – шепотом говорит Толян. – Я вчера видел две подозрительные личности, которые крутились вокруг подвала. Они еще внутрь заходили…

– Да брось ты, – говорю. – У нас же подвал опечатан.

– Ага, опечатан… Они эту бумажку сняли, зашли внутрь с каким-то ящиком, а потом бумажку обратно тем же клеящим карандашом и приклеили. Ты же знаешь эти карандаши западные. Ими что клей, что не клей – результат один.

– Помню, – отвечаю. – "Glue pen" называется. Чистый глюпень, это ты прав. Я им один раз дневник разорванный склеивал. Дня два. Четыре карандаша извел, а как папик его в руки взял, он сразу и развалился, как игра у Спартака во втором тайме.

– Что ты опять про свои дневники? – сердится Толян. – Тебе о деле говорят. Короче, надо отправляться в подвал, обнаружить бомбу и сдать ее правоохранительным органам. Понял?

– Можно и не сдавать, – говорю я. – Мы ее лучше

спрячем. Мало ли что… Перед новым годом будут полугодовые контрольные, так что может и пригодиться.

– В общем, это мысль, – задумчиво говорит Толян. – Хотя и неправильная. Потому что когда мы обнаружим бомбу, придется сдать ее органам. Чтобы после этого о нас во всех газетах написали, мол, героические школьники спасли родной город. Типа, любимый город может спать спокойно и все такое прочее. А мы в многочисленных интервью дадим рекламу своему ансамблю. Теперь въехал?

– Со всей дури, – отвечаю я.

– Барабанщик Пупкин к подвигу готов? – командирским голосом спрашивает Толян.

– Ясный пень! – бодро отвечаю я, и мы отправляемся в подвал.

На двери, как я и говорил, висела табличка, опечатывающая вход в подвал. Впрочем, хорошо было видно, что ее уже отлепляли и приклеивали обратно.

– Отрывай, – скомандовал Толян.

– Почему я?

– Потому что ты подчиненный. А я – командир операции, – объяснил Толян.

Что и говорить, у Толяна начальнико-увиливательная жилка была просто в крови. Правильно мы его руководителем выбрали. Хотя нет, путаю. Это он сам себя руководителем назначил. Ну, тем более…

– Пупкин, – нетерпеливо сказал Толян. – Вот сейчас как раз самое время мировые проблемы решать. Ты чего задумался, как карась перед пробой червячка?

– А если на бумажке останутся мои отпечатки пальцев? – спросил я сурово.

– Не останутся, – авторитетно ответил Толян. – Мы их сразу сотрем. Я это в каком-то фильме видел.

– Ну ладно, – сказал я и аккуратно отклеил бумажку.

– Вот и все, а ты боялась, – прокомментировал Толян. – Только вешалка сломалась.

– Давай, уж, командир, – недовольно сказал я. – Вступай на вражескую территорию. Командиры не только приказы отдавать должны. Они обязаны первыми грудью встречать опасность.

– Если командир будет первым грудью встречать опасность, – терпеливо объяснил Толян, – то на каждого солдата придется по пять-десять командиров заводить. Эдак никаких народных денег не хватит.

– Ты что, хочешь сказать, что я за тебя все закоулки в подвале должен обшарить? – возмутился я.

– Ну почему это все? Семь-восемь, не больше. Больше там просто нет.

– Да ну тебя, – сказал я и вошел в подвал.

Из-за двери послышался голос Толяна:

– Ну что, Пупкис, бомбу там не видать?

Я сначала решил не откликаться, потому что Толян уже обнаглел – дальше некуда. Но потом подумал, что хорошо бы его немножко разыграть. Поэтому внимательно обозрел подвал, нашел какую-то старую доску, взял ее, дико заорал и с размаха грохнул доской по пустой железной бочке, которая стояла недалеко от двери. В помещении подвала звук получился такой громкий, что казалось – взорвалась небольшая бомба. Толян за дверью затих. Я ждал.