Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.
Шрифт:
На одной станции мы нагнали воинский поезд с эшелонами 9-го Сибирского казачьего полка. Казаки – русские, почти все светло-русые, вид у них угрюмый, на вопросы отвечали неохотно, но они, тем не менее, производили впечатление, что на них положиться можно, что они за себя и за родину сумеют постоять. Нравились мне буряты со своими плоскими добродушными лицами; они напоминали мне башкир, которыми я когда-то командовал. Если буряты – сородичи башкир и обладают теми же военными качествами, то лучшего материала для боевой конницы нечего желать. Лошади сибирских казаков маленькие, мохнатые, крепко сложенные. Говорят, что сибиряки в 40-градусный мороз обливают водой вспотевшую лошадь и ставят на стойку, подтянув голову кверху; от этого будто бы они крепнут. Свежо предание, но верится с трудом.
Вдоль полотна железной дороги пролегала дорога грунтовая,
Где долины расширялись, предоставляя достаточную площадь под посевы, устраивались переселенческие деревушки и хутора с неуклюже сколоченными избами и сараями, огороженными жердями. Бабы с ребятишками стояли у околицы и грызли что-то: если бы не было видно между ними непроницаемых рож китайцев, можно было бы подумать, что это Россия.
Станционные здания и водокачки построены в китайском стиле: крыши из глазурованной черепицы украшены по гребню и по фронтонам фаянсовыми декоративными мотивами в виде драконов, змей и сидячих на заду собак; эти собаки имеют, вероятно, какое-нибудь символическое значение, – может быть, они хранители домашнего очага от злых духов.
Чины пограничной стражи были щеголевато одеты; они получали, сравнительно с прочими воинскими чинами, большие оклады жалования, жили в прекрасных, даже роскошных казармах. Нужно им отдать справедливость, что они вполне добросовестно исполняли свои обязанности и выказывали не раз храбрость и самоотвержение.
27 апреля. В три часа ночи прибыли в Харбин. Ветер и пыль невозможные; говорят, что это хроническое состояние Харбина.
Вокзал, как и много других зданий в новом городе, построен в стиле модерн. Одна из установившихся форм этого стиля, получившая право гражданства, которую недоброжелательные критики сравнивают с берцовою костью, встречается в Китае в архитектурных украшениях, в мебели, в домашней утвари, в ювелирной работе, в рисунках и узорах. Это дает повод думать, что форма эта не выдумана модернистами, а просто заимствована у Китая.
Всей компанией поехали завтракать на пристань, – так называется одна из трех строящихся частей Харбина в разных, довольно удаленных друг от друга местах. Может быть, эти три предместья сольются когда-нибудь в один большой город, но теперь эта разбросанность непонятна и крайне неудобна. Мы завтракали в отдельной зале ресторана «Колхида», куда не доносились звуки музыки и пение хористок.
Поезд отходил в одиннадцать часов вечера. Наша прислуга была посажена в вагоне 2 класса, что вызвало справедливое неудовольствие офицеров, ехавших в 3 классе; дело уладилось начальником станции, приказавшим прицепить другой вагон 2 класса.
28 апреля. Вот и Китай. Тот самый Китай, с которым мы познакомились еще в детстве по рисункам на ширмах, веерах, на фарфоровых вазах и чайных приборах. Очертания гор, растительность, кумирни [15] , люди и животные – все казалось сказочным, причудливым, невероятным, и таким мы теперь видели наяву.
Широкая долина, обрамленная лиловыми горами, точно фестонами, обработана на всем пространстве.
Земледельцы, одетые в синие балахоны, в соломенных конусообразных колпаках на голове, пахали сохами или маленькими плужками, запряженными в одну лошадь. Недалеко друг от друга разбросаны поселки и хутора, окруженные глинобитными оградами с прорезанными бойницами и крытыми ходами. Дома-фанзы, также глинобитные, крыты черепицею или гаоляном. Гаолян и чумиза – злаки, наиболее распространенные в Китае, в особенности первый, неоценимый в обиходе манзы-китайца [16] : молодой гаолян дает прекрасный зеленый корм, когда он созреет, его зерно собирается и идет на корм людям и лошадям, а стебли сушатся и употребляются для кровли, для внутренних переборок и потолков, очень искусно сплетенных и оклеенных бумагою всем семейством манзы. Гаолян идет
15
Кумирня – небольшая языческая (обычно буддийская) молельня с кумирами, идолами. В Маньчжурии в конце XIX – начале XX в. большая часть кумирен принадлежала буддистам, однако конфуцианство (официальный культ) и даосизм также были широко распространены, причем многие местные жители посещали кумирни разных конфессий.
16
Манзы – китайское население Уссурийского края во второй половине XIX – начале XX вв. Понятие «манза» в первую очередь означало оседлых китайцев, постоянно проживавших в крае на момент его присоединения к России, в широком смысле – всех уссурийских китайцев, включая сезонных отходников из соседней Маньчжурии и трудовых мигрантов, прибывавших морским путем из Шаньдуна. В Маньчжурии термином «маньцзы» (переводится с китайского, как «бродяги») местное население называло выходцев из Шаньдунской провинции, расположенной южнее. В дневнике А. В. Квитки понятие «манза» используется по отношению ко всему китайскому населению Маньчжурии.
Станции окружены кирпичными или каменными стенами с бойницами и башнями на углах для защиты от хунхузов [17] . На пограничную стражу возложена обязанность охранять железную дорогу. Вехи, обмотанные соломою, установлены на возвышенных местах; при появлении неприятеля или по тревоге часовой зажигает веху, облив ее предварительно керосином. На более важных постах, как, например, у мостов через большие реки, стоят пушки.
С нашим поездом в вагоне 3-го класса, переполненным пассажирами-китайцами, пять вооруженных китайских солдат везли на казнь в Ляоян четырех хунхузов. Хунхузы выглядели мирными гражданами; кроме надетых кандалов, они ничем не отличались от других пассажиров, с которыми весело болтали.
17
Хунхузы – члены организованных банд, действовавших в Маньчжурии и на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во второй половине XIX – первой половине XX вв. В широком смысле – преступники, промышляющие разбоем. На территории России под хунхузами подразумевались исключительно этнические китайцы, составлявшие абсолютное большинство членов хунхузских бандитских группировок.
Русского мужика более не видно ни в поле, ни на дорогах; дойдет ли когда-нибудь до этого края переселенческая волна?
Около живописных кумирен деревья были в полном цвету, овощи зеленели в огородах у каждой фанзы. Мужчины, женщины и дети были заняты полкою и окучиванием – с каким умением, с какою любовью они относились к своей работе!
Для пропуска встречных поездов остановки на станциях и разъездах становились все продолжительнее. На более значительных станциях, где были расположены войска, бараки для раненых и больных и питательные пункты, толпились китайцы-торгаши, рабочие и нищие. Землекопы таскали землю в плоских корзинах, подвешенных к коромыслам, к возводящейся насыпи.
29 апреля. Разворачивающаяся перед нами картина так и просится на экран: все непривычно европейскому глазу. В архитектуре, в головных уборах китайцев и даже в очертании гор, вырезывающихся на горизонте, преобладает колокольчатая форма, вероятно, почерпнутая из растительного царства, – как был лотос в Индии, акант в древней Греции и ель в готике. Лилия, растущая в изобилии в диком состоянии по всему Китаю, составляет предмет особого ухода в саду знатного мандарина и у бедняка-манзы; не она ли послужила созданию китайского стиля?
Нет ничего удивительного, что растительное и животное царство Китая отличаются от того, что мы видим в Европе; но любопытно, что обыкновенная ворона и галка здесь совершенно черные, как грачи, без признаков серого оперения. Около жилых мест и в лесах множество сорок, они ничем не отличаются от всем знакомых кумушек. На станциях между китайцами есть начальство – это полицейские, у которых нашит на спине цветной круг с иероглифическими изречениями, а в руке самый убедительный знак власти – большая трость. Один рослый китаец в желтой плюшевой куртке совсем важный чиновник – он помощник кассира.