Дневник
Шрифт:
Воскресенье
Наши вылазки на все более высокие вершины, уход в чащи, закрывающие видимость, покорение скальной стены и зависание над головокружительными пропастями ради того, чтобы внезапно предстали во всей полноте недоступные, закрытые пеленой тумана пространства, превышающие наше понимание.
Экскурсии — блуждание в зарослях, ведущих в слепоту, в замешательство, в одурь — завоевывать уступы и цепляться голыми руками за скалистую стену в головокружительном восхождении ради того, чтобы раскрылись убаюканные туманом, превосходящие наше восприятие пространства.
Интеллектуальные вылазки — это так просто.
Воскресенье (поздней ночью)
У меня на глазах бельмо
Аргамантация открывает самые разные…
Комизм свихнулся в в муммизм
Язык-подлец болтается на оси, на диалектич
Дальдальтоннизмммм фи!
Анекдот? Кующий ковку.
Вон, пошел, с анек анекдотт. Нет. Нет. Не хочу. Вон. Почему он пристает ко мне!
Льет из бутылки а трусы сохнут.
Вон Пошел с анекдотом Чего он пристает ко мне этот Анекдот… Чего он ползает по мне как червяк… чтоб его… Анекдот… Вон.
………………………………………………
Вот так и выглядит оно, мое воскресно-ночное токование!
На следующий день (пишу в своей комнате)
Я мог бы записать сегодня: «неважно чувствую», но это была бы та шутка, которой я боюсь больше всего.
Только что здесь был Хельман. Пришел вроде как к Гомесу (которого не застал) под предлогом урегулировать какие-то мелкие счета. Во всяком случае, это был первый визит «с той стороны». Я не побился бы о заклад, что его поведение было абсолютно лишено шутливых намерений… А может, и ехидных.
Анекдот? Когда же в конце концов кристаллизуются эти его — анекдота — неуловимые пар ы … Высмотреть в конце концов бестию, снующую среди деревьев, за домом, на линии гор, на линии океана… Ну же, чудище, покажись! В чем дело? Чего ты от меня хочешь? Выходи!
Никого.
За завтраком более обстоятельный разговор, который начался довольно случайно с учетверенного корня достаточного обоснования, но тут же перешел на «принцип телесности», такой, каким он явился в эпоху Ренессанса, преобразующийся в наше время в «принцип компрометации», а в будущем способный стать (на чем я настаивал) «принципом страсти». Женщина с двумя детьми встала на дороге, чтобы уловить что-то из наших случайных слов — ничего не уловила. Ушла.
Вторник
Леность… Как знать, не леность ли напала на нас… на фоне ленивых гор, стеклянной поверхности моря, медленно ползающих муравьев и (зачем скрывать?) того, что висит на веревке… и свисает…
Леность… Расслабленность…
Как приятно — не знать точно — позволить, чтобы слова говорились, как оно само говорится — слушать собственные слова…
А-а-а-ах!
Сон.
Тогда же, только ночью
Молчи! Молчи!
Вроде как промелькнул… Кто? Анекдот!
Только спокойствие!
У меня такое впечатление, что он промелькнул в сумерках, когда я сидел на веранде и всматривался в… эх, да что тут скрывать… в белье, которое в эту пору казалось отравленным, испорченным знаменем, трупно-бледным и лунным. Это было ИХ знамя, оттуда, с той стороны,это были они, они сами, я видел их рядком висящими
И тогда Анекдот вылез и ощерился…
Потому что я понял: та сторона— была подвохом! Анекдотом! Потому что та сторонадля них — это наша сторона!
А стало быть, это не было отражение… это были они сами, на этих веревках, собственной персоной!
Ловкачи!
Анекдот или только возможность анекдота? Я не хочу обсуждать это с Гомесом. Уже и так слишком много говорено с Гомесом. Не стану больше говорить с Гомесом. Хватит болтовни с Гомесом. Хочу только записать здесь на всякий случай, что лично я не стану впутываться ни в какой анекдот, ни в какую шутку…
Нет.
Я знаю, что если я отвечу шуткой на шутку, я пропал. Я должен сохранять, даже в этот момент, серьезность моего существования.
Шутники! Если я должен быть комичным, то только снаружи, а не изнутри — так пусть же этот комизм будет как надвигающаяся туча, сгущающийся туман, шорох в зарослях, как инсинуация на горизонте, пусть, снаружи скрытый, он просачивается, подтягивается к моему центру со всех сторон, по всем путям, а я буду оставаться невозмутимым, как Телль с яблоком… моей серьезности… на голове…
Sapienti sat! [212]
Среда, 3-го
На этом конец. Я уехал из Пириаполиса 31 января через Колониа, и в Буэнос-Айресе был в тот же день в полдвенадцатого ночи.
Гомес выехал раньше, кто-то из университетских вызвал его телеграммой.
Так что я никогда не узнаю, что, собственно говоря, случилось с нами в Пириаполисе.
Возвращение домой.
Квартира была погружена в сон, когда заполночь, с головой, идущей кругом от танцующего на водах Ла-Платы парохода, с чемоданом в руке, я пробирался в свою комнату. Спали Роберто, герр Клюг, дон Эухенио, Базилио, Арана — призраки вздохов и стонов возносились над ровным дыханием спящих. Что такое количество во сне? Спящее количество? Ты спишь, количество? Или же ты, количество, никогда не спишь?
212
Умному достаточно, умный поймет (лат.).
Нет, наше количество никогда с нами не засыпает, куда там сну сморить тварь, рожденную от суммы… оно все кружит и кружит без устали… Сидя на кровати в своей комнате, я все же спрашивал себя: беспокоить нас или успокаивать должен тот факт, что спящих было много (пятеро)? Сон одного, опаснее ли он сна нескольких человек, нескольких десятков или даже нескольких сотен? Звучит, может, и претенциозно, — но не без тайного смысла. Количество по отношению к человеку, позвольте заметить, ведет себя поразительно, поскольку и умножает, и делит одновременно. Разве будет кто сомневаться, что действия пятерых, тянущих канат, в пять раз производительнее действий одного человека. Но вот что касается смерти, то здесь все наоборот. Попробуйте-ка убить сразу тысячу — и вы убедитесь, что смерть каждого из них станет в тысячу раз меньше смерти умирающего в одиночку.