Дневники 1932-1947 гг

Бронтман Лазарь Константинович

Он лишь несколько дней назад прилетел из Иркутска, где испытывал новую машину. Пробыл там почти месяц. За это время тут разбился Сергей Корзинщиков. Летел на истребителе «Як», зацепил колесами за провода. И все. Жаль! Чудный был парень, один из последних могикан.

Володя стонет: много работы, особенно «канцелярии».

— Сам посуди. Я — летчик, нач. летной станции, шеф-пилот конструктора, председатель летной комиссии наркомата (то, что был Громов) и начальник летной инспекции — генерал-инспектор наркомата. Везде по кусочку, а набирается день. С утра летаю, а после обеда заседаловка.

— Летаешь

много?

— Много. Ведь это моя работа.

— На «кобре» летал? Хороша?

— Хорошая машина (но без энтузиазма).

Зато с полным энтузиазмом показывал свою четырехмесячную дочь Ирину и хвастал, что она похожа на него.

Перед отъездом был у нач. дорожного управления РККА генерал-лейтенанта Кондратьева. Толковали час. Он рассказывал мне об организации и значении дорожной службы, с каким трудом приходилось ее налаживать.

— Знаете, когда мы отступали в 41-м от Смоленска, бардак был такой, что мне пришлось пустить 8 (или 12, - не помню. Л.Б.) броневиков с регулировщиками налаживать движение. А сейчас они стали живой частою фронта. Каждый командующий о них заботится.

— Надо бы вам наградить их.

— Орденами? Очень многие награждены. Но через фронты, на месте.

— А строители дорог — Ваши?

— Еще бы! Мосты, дороги — это наше кровное дело. Вот на Орловском шоссе почти все мосты уже готовы. Вообще, идем следом за войсками и ладим дорогу. Сейчас, например, уже готовимся наводить через Днепр и Киева. У по строительству дорог много делаем. В этом году, например, построили несколько десятков тысяч километров дорог. Часть из них — шоссейных.

В заключение беседы дал он мне пропуск на проезд без предъявления документов.

Говорил с генерал-лейтенантом Журавлевым. Он интересовался моими планами, рекомендовал скорее забрать Киев, сказал, что очень доволен, что еду я, ибо будет точное описание действий авиации.

— Ну, это на чей взгляд, — возразил я. — Знаете, приехал я в один бомбардировочный полк, о котором писал. Говорят, недовольны моим очерком. Заходили, мол, не оттуда, а отсюда, не в таком строю, а в таком и прочее. Я спрашиваю: ну, и сколько же там верного? — Да процентов 80. — Вот если с такой точностью бомбили, — ответил я, — так давно бы войну выиграли.

Журавлев долго хохотал.

— Ловко вы их купили, — говорил он смеясь. — Ну за 80 %!

Позвонил члену военного совета ВВС генерал-лейтенанту Шиманову.

— У меня к вам две просьбы, — сказал он. — У нас сейчас огромная задача: передача боевых традиций и опыта. Плохо с этим. Приходит новый народ, а самое драгоценное оружие — опыт — остается неиспользованным. Помогите нам в этом. Я тоже скоро туда приеду, разыщу вас и поездим вместе. И второе: покажите дважды Героев. Их у нас всего 8 человек, а страна их не знает.

В ночь перед отъездом был у Поспелова. Простились очень тепло. Я рассказал ему о своих планах, он их очень одобрил.

— Не забывайте своей авиации. Прошлый раз вы нас просто выручили. Сколько вы рассчитываете там пробыть?

— Пока горячо будет.

— Очень хорошо.

Информбюро (полковник Соловьев) сообщил мне, что меня зачислили военным корр-м американской газеты «Чикаго дейли ньюс». Я сказал об этом Поспелову. Присутствовавший при беседе зав. иностранным отделом Хавинсон заметил, что это — самая черносотенная газета («Лет

через 5-10 Вам придется объясняться на партийном собрании: почему Вы в ней сотрудничали»)

— Да, это неудобно, — подтвердил Поспелов. — Очень хорошо, что вы пишете в Америку, но я поговорю со Щербаковым, чтобы Вам дали более приличную газету.

Ехали хорошо. Водитель моей машины — харьковчанин Александр Ленивенко. Высокий, статный, красивый парень. За рулем — 13 лет, на войне с первого дня. Драпал, наступал — все было. Семья его (жена, двое ребят, мать) осталась в Харькове и он и них ничего не знает. Гнал отлично.

Ночевали вблизи Фарежа, в деревне Овсянниково, где был госпиталь? 3246. Сейчас он выехал и там осталось только второе отделение. Ночевал у начальника этого отделения — капитана медицинской службы Самуила Моисеевича Островского. Очень любопытный человек. Ростом мне по плечо, золотые зубы, живот, беспомощный в житейской обстановке, но, видимо, хороший врач и хирург. Кончил 6 лет назад институт, кажется, в Донбассе. На войне — с первого дня. С этим госпиталем был под Сталинградом, лечил немцев. Рассказывал очень любопытные вещи о том, как немецкие врачи лечили немцев.

Показывал мне коллекцию денег — немецких, французских, бельгийских, украинских, румынских.

Да, забыл записать. Ехали по шоссе Москва-Тула-Кромы-Фареж, тем же путем, которым ехали три недели назад. Мосты почти все построены. На вокзале Орла — снесенном, чистом месте — поезда. Уже ходят.

Но в самом Орле восстановление пока чувствуется мало. Любопытно, между прочим, как воспринимает эти разрушения свежий человек. Яша Макаренко рассказал мне вчера, что он привез в Орел из Москвы нашего очеркиста Ваню Рябова. Он впервые видит такую картину, до этого только читал. Ваня аж прыгал в машине от негодования:

— Звери! Сволочи! Что они сделали с городом Тургенева, с родиной русского языка — звери! Гады!

Очень хорошо сказала акушерка-девушка в том доме в Овсянниково, где мы ночевали (кажется, Катя Копычева):

— Я бы посадила Гитлера в клетку и возила по всей России. И пусть каждый человек издевается над ним, как хочет.

От Дмитрова-Льговского мы ехали по территории, освобожденной две-три недели назад. Деревни, лежащие сразу за линией фронта, почти все разрушены, сожжены. Жители — в подвалах, землянках, на земле у сгоревших хат, в уцелевших амбарчиках. Ребятишки в пыли. Там, где случайно хаты уцелели идет побелка, чистка. На полях убирают пожелтевший, перестоявшийся хлеб. Кое-где работают в поле, среди хлебов, саперы — выискивают мины. Вдоль дорог таблички «Мины!». По обочинам много подорвавшихся машин.

Немецкая оборона здесь была, видимо, очень солидной, бесконечные ходы сообщений. И характерно: на брустверах — мятые следы наших танков, давивших оборону, воронки бомб, разнесших блиндажи, обломки орудий.

Были в Глухове. Город сильно разбит. Вначале, говорят, его захватили почти целым. Но вот уже какой день немцы его долбят: доламывают авиацией. Разрушений много. Но жители живут. Живучи!

Вчера в 10 ч. вечера добрался, наконец, до своих. Яша Макаренко и Павел Трояновский только что приехали из-под Нежина. Устали, измучились, не раз выскакивали из машин. «Бомбят, бляди!» Особенно им досталось в Конотопе, еле отсиделись в немецких окопах.