Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— Ну как? Не придется? (и не договаривают). Неужели опять?
22 ноября выдался отличный день, а то все — непогода. Авиация наша неистовствовала. А ночью немцы налетели на переправы и долбали их. А затем опять — мерзейшая погода.
Сейчас проснулся — все бело, зима. Надолго ли?
Вчера наш старик (в деревне) Федот Гаврилович простудился, кашляет. Любопытно отношение остальных. Жена его, Софья Самойловна, меланхолически говорит (спокойно так):
— Наверное, помрет старый.
Я говорю:
— Да что вы! Это же просто простуда.
— Нет, помрет.
Днем соседям принесли письмо с фронта. Путанное, малограмотное. Там они вычитали, что их сын Павел убит (написано же было — ранен). Старуха два или три раза сказала обыкновенным голосом: «О, Господи!» и ни на минуту не прекратила возни с горшками.
22 ноября был у Героя Советского Союза генерал-майора Лакеева. Он командует истребительной дивизией (Ла-5). Когда-то был ведущим знаменитой пятерки на всех тушинских «днях авиации». Был участником испанской, финской, халхинголской войн. Вся грудь — в отметках. Маленький, живой.
— Сколько дивизия сбила?
— Было 613. Да в эти дни штуки четыре.
— Сколько у лучшего летуна?
— 22
— А у тебя?
— За эту войну 1, да 2 в группе.
— А за все войны?
— 16. Да разве дело в сбитых? Наше дело — не пущать к своим, защищать их. А сбивать — это раз плюнуть.
Жаловался, что забыли его.
Киевская хозяйка рассказывает: был знаменитый гинеколог Кособуцкий. При нас имел всё, вплоть до машины. Но ждал немцев. Они дали кафедру. Уехал с ними, с барахлом. Сейчас знакомая получила его записку: сидит в концлагере, где жена и вещи — не знает. В Киеве — все рады этому.
27 ноября.
Уж несколько дней стоит отвратная погода. Но сегодня, сейчас ночью, такая мерзкая, что хуже и придумать нельзя. Отчаянный, как на Рудольфе, западный ветер, дождь со снегом. Бр-р-р! Чернильная ночь. В хате холодно, сижу в ватнике.
Из Киева уехали днем позавчера. Плыли по грязи. Перед отъездом зашел на квартиру к Шуре Шереметьевой — той самой, что была в концлагере. Ее не было дома, но мамаша узнала сразу. Всхлипнула, начала расспрашивать: не уйдем ли? Я сказал — нет. Да и в этот день в сводке, впервые за все время, вместо «отбивали атаки» было вставлено «успешно отбивали» (в дальнейшем это слово опять исчезло). Когда я уходил — старушка бросилась мне на шею, поцеловала и несколько раз проговорила «Спаси вас Господь». Даже растрогала.
К какой только гадости человек не привыкает. В Киеве Сиволобов завел нас в один дом, где он раз ночевал.
— Хотите немецкого коньячку? — спросил он.
Хозяйка поставила на стол поллитра. Михаил налил по стакану. Какая немыслимая гадость! Но крепкая. Мы выпили. Долго терзали вопросами оказалось, смесь спирта с валерьянкой. Вечером заехали к старику Горбачу, который угощал табачком. Он встретил не так радушно. Я дал 250 рублей, он приволок поллитра самогона. После «коньяка» он показался слабым, как вода.
Приехали сюда. Вечером сели играть в преферанс. В последние дни мы частенько играли, главным образом для того, чтобы в светлые ночи не сидеть одному в хате, прислушиваясь к бомбежке. Неприятное ожидание! А за картами («на
Вообще, ожидание бомбежки — неприятно. И все мы понемногу становимся суеверными. Уходя, считаем законом пожелать остающимся «спокойной ночи». Прямо формула какая-то, без которой не так легко на душе.
Вокруг все дороги — месиво. До штаба — 3 км, но добраться туда немыслимо: сплошные озера грязи, глубиной по колено. Сапоги наши не просыхают, все машины не могут туда двинуться.
Произошла газетная катавасия. 11 ноября в «Красной Звезде» была опубликована статья майора Пети Олендера о том, как был взят Киев. Редакция дала это за подписью «полковник П. Донской» (она и раньше так подписывала Петра). Ватутин прочел эту статью, признал, что она выдает военные тайны и приказал найти автора. Искали, искали, и, наконец, опознали.
Вернувшись из Киева, мы узнали, что Олендера ищет адъютант Ватутина подполковник Семиков. Петр позвонил ему, тот сказал: «Пишете глупости, придется отвечать. Ждите — вызовем».
А тем временем стряслась другая история. «Красная Звезда» состряпала в Москве корреспонденцию о том, как был «взят» Овруч и напечатала ее 20 ноября. В тот же день статью взяли у нее и напечатали (так же 20) Правда, «Комсомолка» и передал ТАСС. Подпись — П.Донской, но на это раз подполковник. Олендера же 21 ноября вызвали к прямому проводу из Москвы и ругали — почему он не дал о боях за Овруч, в силу чего материал пришлось делать в Москве.
В статье об Овруче было без конца выдумки, чепуха. Упоминалось о бешенном сопротивлении немцев, о несуществующих трех линиях обороны и т. п. Случайно эта статья попала на глаза находящемуся здесь маршалу Г. Жукову. Он прочел, возмутился и приказал: автора найти и арестовать.
Шатилов вызвал Олендера. Тот пошел с лентой и доказал, что он ни причем. Шатилов приказал ему никуда не отлучаться, обещал доложить маршалу и известить о результатах.
В журналистских кругах эта история наделала большого шума. Тем паче, что с месяц назад Полтиуправление решило представить газетчиков к награде. В частности, Шатилов телеграфировал Поспелову, что хотят представить к правительственной награде меня. Поспелов дал согласие, но попросил включить в список и Лидова. Ребята опасаются. что список сейчас пойдет под откос. А там много народа: Полтарацкий и Антонов («Известия»), Крылов и Марковский (ТАСС), Островский (радио), Шабанов (СИБ), Гуторович и Карельштейн («КП»), Олендер и Буковский («Кр. Звезда»).
По моему совету Сашка Гуторович написал вчера об этом происшествии песенку:
БИТВА ПОД ОВРУЧЕМ.
(поется на мотив «три танкиста»)
Лет семьсот назад на поле брани,
В страшной битве за Дону-рекой
Орды швейков при Маме-хане
Под орех разделал князь Донской.
Шли века, как грозная стихия,
И вот как-то осенью глухой,
Занял Овруч, Коростень и Киев
Самозванец, некто П. Донской.
Его маршал Жуков заприметил,
Покачал в раздумье головой: