Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— Чем вы недовольны? — спросил он.
— Да вот, мы сейчас даем программы до 3 ч. ночи. Москвичи жалуются, что мешает спать.
— А как вы предлагаете?
— До часу, двух.
— Делайте, как знаете, — ответил он и пошел на трибуну.
Я рассказал, как Маленков интересовался баскетболом.
— У нас был подобный случай, — ответил Лапин. — Правда, до войны. Шел футбольный матч. Велась передача, как часто делается, со второго тайма. Позвонили от Хозяина и сказали, что он просит, чтобы комментатор
11 мая.
Стоят чудные дни: тепло, солнце. Сегодня я в первый раз за время с перехода на непрерывный выход — выходной. Очень много работы было с первомайскими днями, потом с выставкой по истории газеты. Открыли ее 8 мая. Вступительную речь произнес Поспелов. Потом выступал Креславский (секретарь партбюро) и огласил постановление партбюро, отмечающее активное и добросовестное выполнение этого задания группой товарищей, в т. ч. назвал и мою фамилию. Затем он огласил постановление редколлегии о премировании организаторов выставки и художников.
Вечером 8 мая состоялся торжественный вечер, посвященный 35-тилетию «Правды». Выступал Поспелов, затем был роскошный концерт. Я почти не был, т. к. писал передовую о Дне Победы. Зашел в зал, когда он уже кончался. Потом сидели с артистами за столом. Были Барсова, Михайлов, Иванов, Марецкая. Наши «башиловские» (с ул. Ст. Башиловка — С.Р.) жены стали требовать, чтобы спела Зина. Она страшно смутилась. И сколько маститые не настаивали — не стала.
Барсова в концерте разливалась ручьем и бисировала сколько угодно.
— Любопытно у вас выступать, — сказала она, когда я благодарил. Хороший народ.
Алексей Иванов приехал после «Риголетто» очень усталый, но пел и сидел долго.
— Вы — совсем правдист, — пошутил я.
— А в штат зачислите — перестану ездить, — ответил он. — Я ведь так всегда в доверие втираюсь.
20 мая.
В субботу был у нас Борис Горбатов. Он сидел весь вечер, уехал поздно ночью, сидел взволнованный и горячий, толстый, похожий на японца.
— Как работается, — спросил я его.
— Отлично. Пока к нашему союзу писателей отношение превосходное. Только пиши!
Я сказал ему, что переиздаю «Вершину мира».
— Подожди, — сказал он. — Сейчас правительственная комиссия разрабатывает новые ставки и тиражи. Через 2–3 недели будет решение. Я тоже пока не подписываю договоров.
— Когда пойдет твоя пьеса «Закон зимовки»?
— Если бы я знал. Там нашлись полярные ортодоксы, которые никогда в Арктике не бывали, и говорят, что она неверна. А много ли театру надо — уже подслушал и струсил.
— Когда будете нас, грешных, принимать в Союз?
— Скоро. Там, кроме твоего, есть еще 4 заявления. Вот разом. Тут такие новости у нас!
Он рассказал, что руководство Союза написало письмо
Дело было в понедельник, 12 мая. Борис страшно волновался, чтобы не опоздать, и чтобы не было какого-нибудь недоразумения. Назначено было на 6 ч. вечера. Он приехал в бюро пропусков к 5 ч. Там выписали пропуск. Дали провожатого. Пришел он к Александру Николаевичу. Извинился, что рано. Тот засмеялся:
— Вы можете подождать вот в той комнате.
Большая комната, мягкая мебель. Стол, заваленный новейшими иностранными журналами, в том числе и «Лайфом» и газетами. Без 15 минут шесть приехал Фадеев. Время подходит, а Симонова нет. Они страшно нервничали. Без 10, без 5… Он появился без 2-х минут шесть. А в 5 минут седьмого А.Н.Поскребышев вышел и сказал: «Вас ждут.»
Они построились по старшинству — Фадеев, Грбатов, Симонов и вошли. За столом сидели Сталин, Молотов и Жданов. Сталин встал навстречу, с трубкой в руке, поздоровался с каждым и жестом пригласил садиться. Поздоровались и остальные. Молотов сразу сказал:
— Мы получили ваше письмо. Прочли. Ваши предложения правильны. Надо будет составить комиссию для выработки практических мер и утвердить их. Вот вы и будете нашей комиссией.
Это посетителей сразу ошарашило. Уж очень все неожиданно. Первым опомнился Фадеев.
— Мы думали — будет комиссия ЦК.
Сталин улыбнулся и ответил:
— Вот вы и будете комиссией ЦК, нашей комиссией.
— Мы бы хотели, — сказал Фадеев, — чтобы туда вошли государственные деятели, — и посмотрел на Жданова.
Жданов сказал:
— Я согласен им помочь и могу войти в комиссию.
— Хорошо, — сказал Сталин.
— Мы бы просили ввести и т. Мехлиса, — сказал Фадеев.
— Мехлиса? — засмеялся Сталин. — Да он вас зарежет. Непременно зарежет, — повторил он, смеясь.
Фадеев объяснил, что они считают Мехлиса большим другом писателей, что он хорошо знает дела и нужды писателей.
Сталин согласился.
— Ну, раз просите, у нас возражений нет.
Разговор зашел об отдельных предложениях писателей, изложенных в письме.
— Вот, вы просите пересмотреть положение о тиражах, — сказал Сталин. Мы ввели тогда этот закон потому, что некоторые писатели предпочитают жить на переизданиях, а ничего нового не пишут. А нам надо, чтобы писатели творили новые веди.
Фадеев стал говорить, что они пишут, а положения о тиражах очень задевает материальные интересы писателей.
— Ну, что же, — сказал Сталин. — Мы не возражаем. Нам для писателей денег не жалко. Только учтите эти соображения.
В письме писатели жаловались на налоги — их берут не как с рабочих и служащих.