Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— Это надо пересмотреть, — сказал Сталин. — Это ведь писатели, они не мыло варят, а искусство делают.
Зашла речь о жилье. Тогда решили ввести в комиссию т. Попова, чтобы он им практически помог.
Фадеев сказал, что они сейчас расширяют работу и поэтому просят расширить штат союза до 70 человек. Говорят, что это нельзя, сейчас везде штаты сокращают.
— Мы сокращаем штат там, где он разбух, — сказал Сталин. — А это организация молодая, растущая. Можно дать. Ну, какие еще вопросы? Нет?
Хотя беседа шла очень непринужденно,
— Тогда у меня к вам есть вопрос, — сказал Сталин. — Над чем сейчас работают писатели?
Фадеев начал рассказывать. Сказал о том, что во время войны накопили много материала, много мыслей, кое-что уже появилось, еще больше будет многие работают над военными темами. Вот хуже — с показом труда, людей, современных тем будней. Да и меньше знают это писатели. Надо, чтобы они больше ездили по стране, наблюдали, жизнь изучали.
— Это правильно, — сказал Сталин. — Но не только в поездках и командировках дело. Вот Лев Толстой никуда не ездил, а писал.
Фадеев рассказал о других основных темах, над которыми трудятся писатели. Сталин внимательно слушал, потом сказал:
— Все это хорошо. И, все же, нет главного. А главная задача писателей, генеральная задача — это борьба с низкопоклонством перед заграницей.
И в течение получаса т. Сталин развивал эту мысль (между прочим, впервые он ее высказал на приеме папанинцев в 1838 г). Он обрисовал исторические корни. Петр I, несмотря на то, что выл выдающимся деятелем, и многое сделал для России, но не доверял способностям русских. Он наводнил Россию немцами, отсюда пошло низкопоклонство перед немцами. Следующая волна — это начало 19 века. Русские разбили наголову Наполеона, который считался непобедимым, завоевал всю Европу, завоевать хотел весь мир. А, все-таки, пошло низкопоклонство перед французами.
Сейчас мы разбили немцев, спасли всю цивилизацию Европы, справились с противником, перед которым трепетал весь мир. В этой войне советский человек показал, что он на три головы выше других. А, между тем, наблюдается низкопоклонство перед англосаксами. У военных этого уже нет, а среди интеллигенции — сильно развито это чувство. Вот Клюева. Сделала великое изобретение. А из-за низкопоклонства сама отдала в руки американцев, и они его присвоили. Вот вам и тема для литературы, острая, очень нужная.
— Какая тема для пьесы! — воскликнул Симонов. (Борис говорит, что он и подумать не успел, как Симонов поставил заявочный столб)
— Сколько тут драматических моментов, — подхватил Шолохов.
Беседа продолжалась в очень дружелюбном духе, очень непринужденно и просто.
Сталин спросил: «А что делает Тихонов?» Фадеев ответил, что пишет, переводит. Сталин сказал, что это очень хорошо: сильному человеку встряска полезна и он начинает лучше работать. Затем он спросил, над чем работает Ванда Василевская? Фадеев ответил.
— А вам нравятся ее последние вещи? — поинтересовался Сталин.
Фадеев ответил, что не очень.
— А
— Ну, какие еще вопросы? — опять спросил Сталин.
Симонов попросил увеличить объем «Нового Мира». Сталин сказал, что бумаги не жалко, но есть ли в журнале хорошие вещи. Вообще, журналы за последнее время стали лучше. Симонов заявил, что есть и он, как редактор, обещает улучшить журнал. Сталин согласился увеличить объем.
Фадеев сказал, что в Союзе есть еврейская секция. Есть отделения в Киеве, Минске. А журнала нет, был до войны, а сейчас нет. И сейчас еврейским писателям негде печататься.
— А почему не пишут на русском языке? — задал вопрос Сталин.
Фадеев ответил, что большинство еврейских писателей пишут на русском. Но есть старики писатели — Перец Маркиш, Фефер — которые пишут на еврейском.
— Это правильно, — сказал Сталин. — Им надо печататься. Но для журнала не хватит вещей. А надо выпускать альманах — пусть там печатают свои произведения. (Борис говорит, что еврейские писатели после этого известия прямо ликуют).
На этом беседа закончилась. Продолжалась она 1 час 10 минут.
27 мая.
Встретил в Кремлевке Б.И. Россинского.
— Ты зачем сюда? Больше дела — и врачи не нужны. Я всем интересуюсь, даже астрономией и медициной. Поэтому — и к врачам не обращался. И ты не ходи.
Вышел из поликлиники и на стоянке столкнулся с Кокки, Ильюшиным, и бывшими с ними Максимом Максимовичем Литвиновым и Яковом Захаровичем Сурицем (наш полпред в Бразилии). Все в штатском. Ильюшин, кажется, еще ниже, чем обычно, дипломаты — седые, пожалуй, даже важные. Поздоровались.
— Ты что нас забыл совсем, — попенял Ильюшин.
— Да вот все хочу посмотреть твою новую машину.
— Едем сейчас, — предложил он. — Немедля. Садись с Володей.
Поехали. Володя за рулем своего «Бьюика», Ильюшин ведет свою машину, с ним же дипломаты. Володя гонит — «надо чехлы снять с кресел, пока старики тянутся». От Кремлевки до аэродрома — за 5 минут! Шофер он чудесный, расчет точнейший, реакция мгновенная. На спидометре — 80-100. Обгоняет впритык. На баранке — одна рука. У переезда к ул. Расковой внезапно выскочил и завернул грузовик. Я думал — в машину. Володя так спокойно про себя говорит: «Ну, и куда? Сюда что ли?» — и на всем скаку свернул вправо по бровке тротуара.
— Да, знаешь, — сказал он между прочим, — Я позавчера горел на этом хреновом «Забеле». Летим, вдруг Павел (брат) говорит: «Горим!» «Где?» (Он рассказывает так, как будто в полет просто из любопытства поинтересовался где горит. Впрочем, он настолько спокоен и привычен в воздухе, что психологически, видимо, так и было). Смотрю — из правого мотора так и хлещет пламя. Ну, начали тушить пожар — раз горит, надо потушить. Погасили в воздухе, а мотор-то не хочет работать. И так его, и сяк — нет. Плюхнулись в Саранске.