Дневники Берии
Шрифт:
В течение двух педель мы работали по десять часов в день и дошли до начала 1946 г. В Москве пьяница Жданов только что объявил группу еврейских интеллектуалов «космополитами и антипатриотами, такими же опасными для СССР, как паразиты на растениях». Берия, основатель еврейского антифашистского комитета, не обрадовался. За границей дела шли лучше. Во многих европейских странах введена однопартийная система; план Маршалла заблокирован, и советская администрация управляла этими странами, особенно их армиями, а люди Берии все контролировали. Только Чехословакия под руководством Бенеша и Масарика цеплялась за парламентскую коалицию, в которую входили и чешский сталинист Отто Готвальд в качестве премьер-министра.
Уже несколько месяцев люди Берии украдкой внедрялись в чешскую полицию и армию. В знак протеста правительство Бенеша ушло в отставку, и в образовавшемся
– Это одна из политических тайн нашего времени, – сказал Борис. – Конечно его убили – слишком много там было неясного для простого самоубийства. Во времена Дубчека в 1968 г. накануне советского вторжения в Прагу, в чешской прессе стали появляться статьи с новыми фактами о деле. Вторжение помешало правде выйти наружу, но кое-что наводило на серьезные подозрения. Например, присутствие в Праге в то время одного из видных энкаведешников, майора в штатском, который после смерти Масарика тут же исчез со своими людьми. Были и другие факты – Масарика нашли в пижаме в восьми футах от стены с переломанными ногами. Возможно, он выпрыгнул сам, иначе он упал бы головой вперед. Но на подоконнике ванной были следы экскрементов и царапины, и вся квартира вверх дном перевернута. Аптечка перерыта, на полу разбитые флаконы, и что самое странное – постель была заправлена и находилась в ванне.
– Это можно как-то объяснить? – спросил я.
– Да. Ласло Ласлов это объяснил. В то время он занимал высокий пост в коммунистическом венгерском правительстве Ракоши. Но несколько лет спустя, во время сталинского массового террора, направленного против евреев и сторонников Тито, Ласлов неожиданно вышел из партии. Конечно, это было безумием, но таков Ласло. Позднее, при Хрущеве, будучи полковником Красной Армии, он навещал нас в Москве и поведал отцу эту странную историю.
Когда он вышел из партии, венгерское руководство было так удивлено его поступком, за который тогда можно было поплатиться жизнью, что не знало, как реагировать. Ласло был другом Ракоши с войны. Ракоши потребовал, чтобы он указал десять причин своего поступка. Ласло уселся с бутылкой бренди и написал, что первой причиной является полицейский террор Ракоши, который хуже фашистского режима адмирала Хорти. Вторая причина – сталинская антиеврейская кампания, которая ничем не лучше нацистского преследования евреев. Дальше он не знал, что писать. Прикончил бутылку бренди и написал: «Третья причина – коммунизм несостоятелен». Положил это в конверт и отослал лично Ракоши".
«И что потом?»
"В течение восьми дней ничего не произошло. Было жаркое лето, он взял жену, она еще была жива тогда, сына, который эмигрировал в Америку в 1956 г., и уехал на Балатон. Ласло рассказывал, что он пил, не останавливаясь. Затем на восьмой день поутру он встретил знакомого литературного критика из Будапешта, старого партийца, но безобидного человека. Они выпили вместе, у Ласло закружилась голова, и он решил поплавать, чтобы освежиться. В воде им вдруг овладело странное умопомрачение, его что-то толкало в пучину. И он не утонул лишь из чувства противоречия, ибо знал, что от него этого только и ждали.
Ему удалось выбраться на берег, но депрессия продолжалась и стала еще сильнее. Дня три он не мог ни говорить, ни двигаться нормально, просто сидел и плакал. Все три дня его преследовало желание покончить с собой. И только в Будапеште, когда он пошел к врачу, и тот прописал ему сильное средство против депрессии, он почувствовал улучшение. Потом два дня спустя за ним пришли и арестовали его. Он был приговорен к 10 годам лишения свободы за антигосударственную деятельность.
Тогда Ласло узнал, что полиция часто прибегает к препаратам для усмирения граждан. Кортизон, например, в качестве побочного эффекта, вызывает суицидальную депрессию. Ласло утверждает, что критик ему подбросил это средство в бокал и что с Масариком проделали то же самое. Масарик выпрыгнул сам, но перед этим рылся в аптечке, пытаясь найти что-нибудь, снимающее депрессию. И экскременты на подоконнике объяснимы. Ласло сказал, что он бегал в туалет каждые десять минут во время депрессии. У Масарика был такой понос, что он даже вынужден был постелить постель в ванной, поближе к унитазу.
– А царапины на подоконнике?
– Возможно, в последний момент он пытался отступить. Или один из
Я сам слышал о побочном действии кортизона, впрочем, это мог быть любой другой препарат с таким же действием.
Все шло гладко в течение месяца, и вдруг начали возникать проблемы.
Лето приближалось к концу, дни становились жарче. Мы хорошо загорели. Было уже около 40 тысяч слов, что по нашей прикидке составляло треть книги. Мы уже описали разрыв Югославии с Москвой, который явился результатом разоблачения Берии, готовившего убийство Тито. Берлинская блокада оборачивалась поражением. Надежды установить во Франции и Италии коммунистические режимы оказались несостоятельными. Сталин старел, его паранойя усиливалась, он требовал все большего преклонения и все больших жертв. Кровь евреев и интеллектуалов не утолила его жажды. Пришла очередь верных партийцев. Началось самое темное дело – ленинградское.
С конца 1949 и до лета 1950 г. более тысячи ленинградских коммунистов были уничтожены и еще тысяча пропала без вести. Точные данные стали известны благодаря «секретному» докладу Хрущева XX съезду и партийным документам, в которых клеймились «отклонения от социалистической законности», имевшие место в Ленинграде.
Наша работа шла без помех до поры до времени. В то утро мы описывали ленинградское дело с точки зрения Берии. Он открыто писал, что использует дело для сведения счетов с коммунистами, имеющими на него «компромат».
В полдень я поехал за продуктами, а когда возвратился, застал Бориса, сидящим под оливковым деревом в одной лишь набедренной повязке из полотенца, вкушавшим салями и вино с синьором Гочи. Он помог мне отнести продукты на кухню, принялся готовить кофе и сказал:
– Сейчас приготовлю кофе, и мы с тобой кое-что обсудим, Том. Это очень важно.
Он налил себе граппы, вышел во дворик, собрал бумаги. Солнце палило, он позвал меня к бассейну, уселся на его край.
– Я сделал важное открытие, – заявил он, оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, что нас не подслушивают. – Это небольшая, но очень существенная деталь. Я давно это подозревал, а сегодня утром нашел подтверждение. В одном старом советском биографическом справочнике, вышедшем в Москве в-1951 году. Нынешний премьер-министр СССР, Алексей Косыгин, – он шепотом произнес имя, – имеет дочь, она замужем за генералом Гвишиани, единственным, оставшимся в живых из «банды Берии», одним из самых гнусных его подручных. Этот факт никому не известен – советские лидеры предпочитают держать свою жизнь в секрете. На Западе мало кто знает даже, что у премьер-министра есть дочь. Гвишиани, этот монстр, сейчас в отставке, но за ним числится такое! А он живет себе. У них есть сын по имени Дзермен. Я долго не мог понять, откуда такое странное имя. Так вот: они его сами сочинили, из начальных букв двух имен – «Дзержинский» и «Менжинский». Представляешь – назвать своего ребенка именем этих убийц!
– – Ну, это не преступление, – заметил я.
– Не преступление! – проворчал Борис. – Не забывай, что Косыгин считается либералом, он уравновешивает в ЦК отъявленных жестоких консерваторов. Если узнают, что он имеет отношение к «банде Берии», ему тут же конец!
– Но ты же не собираешься включать это в книгу? – сказал я.
Борис хитро ухмыльнулся:
– Я собираюсь сделать больше, мон шер. Я спрашиваю себя, почему Гвишиани и Косыгин еще живы? Потому что каждый из них в разное время имел компромат на другого. Например, премьер. Он старый ленинградский партиец. С 1949 г. Сталин решает, что ленинградские лидеры стали слишком смелые – они были более интеллигентными и честными, чем грузинская клика – и Сталин их убивает. Но среди них были очень большие люди, и Сталину для их обвинения нужны были солидные доказательства. Косыгин, конечно, не друг Сталина, он, говорят, называл его «рябой мясник». Однако, Косыгин жив и у власти. Почему? Потому, что он и обеспечил Сталину нужные доказательства, – сказал Борис с нажимом на каждое слово и начал болтать в воде ногами.
– И именно это, мон шер, Лаврентий Павлович Берия напишет в дневнике!
Я встал.
– Послушай, Борис. Надуть издателя – это одно дело, а скомпрометировать советского лидера – совсем другое.
– Ты считаешь это аморальным?
– Я считаю это опасным! Кроме того, ты сам говорил, что он либерал, что он лучше других. Зачем его унижать?
– Ну нет! Все они одинаковы! Что они делали во время сталинских чисток? И никакой разницы нет!
– И все-таки зачем тебе весь этот сыр-бор?