Дневники Кэрри

Бушнелл Кэндес

Затем, он обращается ко мне:

— У них лучший «Мартини» в городе.

— Я бы хотела «Сингапурский слинг».

— Кэрри, — говорит он, — ты не можешь заказать «Сингапурский слинг».

— Почему?

— Потому что здесь принято пить «Мартини». К тому же «Сингапурский слинг» — это ребячество. — Он бросает на меня взгляд поверх меню. — И кстати, о ребячестве. Что с тобой сегодня происходит?

— Ничего.

— Хорошо. Тогда попробуй вести себя нормально.

Я открываю меню

и начинаю его изучать.

— Здесь очень хорошо готовят отбивные из барашка, а французский луковый суп просто великолепен. Когда я жил во Франции, это было мое любимое блюдо. — Он смотрит на меня и улыбается: — Просто пытаюсь быть услужливым.

— Спасибо, — говорю я с легким сарказмом. И сразу же извиняюсь: — Прости меня.

Что со мной происходит? Почему у меня такое отвратительное настроение. Я никогда не вела себя так ужасно с Себастьяном.

— Итак, — говорит он, беря меня за руку. — Как прошла неделя?

— Ужасно, — отвечаю я, когда подходит официант с нашим «Мартини».

— Тост, — провозглашает Себастьян. — За ужасные недели.

Я делаю маленький глоток и осторожно ставлю бокал.

— Честно, Себастьян. Эта неделя была очень плохой.

— Из-за меня?

— Нет, не из-за тебя. Я имею в виду, не совсем из-за тебя. Просто Донна ЛаДонна ненавидит меня…

— Кэрри, — говорит он. — Если ты так воспринимаешь все, что происходит вокруг нас, то тебе не нужно со мной встречаться.

— Да нет же…

— В таком случае, хорошо.

— А что, когда ты с кем-то встречаешься, вокруг вас всегда разгораются скандалы?

Он откидывается назад и выглядит самодовольно:

— Как правило.

Ага, Себастьян любит драмы, я их тоже обожаю. Возможно, мы идеально подходим друг другу — нужно будет обсудить это с Мышью.

— Так как насчет французского лукового супа и отбивных из барашка? — спрашивает он и передает наш заказ официанту.

— Замечательно, — говорю я и улыбаюсь. Но все не так хорошо, как я пытаюсь изобразить: я не хочу французский луковый суп. Я ем лук и сыр всю свою жизнь, поэтому мне хотелось бы попробовать что-нибудь экзотическое, утонченное, например улиток, но уже поздно. Почему я всегда делаю то, что хочет Себастьян?

Я ставлю бокал, и в этот момент на наш столик чуть ли не падает пьяная женщина в красном платье с ярко-красными накрученными полосами. Она толкает меня и разливает половину моего напитка.

— Простите меня, любезная, — говорит она заплетающимся языком. Она делает шаг назад и осматривает нас с Себастьяном. — Романтики, — усмехается она и, шатаясь, отходит, пока я салфеткой промакиваю разлитый вермут.

— Что это было?

— Пьяная немолодая женщина, — пожимает плечами Себастьян. — Нет ничего хуже, чем слишком много выпившая

женщина.

— Почему это?

— Да ладно, Кэрри. Все знают, что женщины не умеют пить.

— А мужчины умеют?

— Почему мы вообще это обсуждаем?

— Судя по всему, ты считаешь, что женщины еще не умеют водить машину и писать диссертации.

— Есть исключения: твоя подруга, Мышь.

Простите?

Принесли наш луковый суп, украшенный тертым сыром.

— Будь осторожна, — говорит он. — Горячо.

Я вздыхаю и начинаю дуть на ложку, полную липкого сыра.

— Знаешь, я все-таки хочу как-нибудь съездить во Францию.

— Я тебя отвезу, — говорит он. У него все так просто. — Может, у нас получится поехать следующим летом? — Затем, воодушевленный составлением плана, он наклоняется вперед: — Мы начнем с Парижа. Затем на поезде доедем до Бордо, это винная провинция. А после отправимся на юг Франции — Канны, Сен-Тропе…

Я представляю себе Эйфелеву башню, белую виллу на холме, скоростные лодки, бикини и глаза Себастьяна, серьезные и чувственные. Он смотрит прямо на меня. «Я люблю тебя, Кэрри, — шепчет он в моих мечтах. — Ты выйдешь за меня замуж?»

Я все еще надеялась поехать в Нью-Йорк этим летом, но если Себастьян хочет отвезти меня во Францию, то почему бы и нет.

— Добрый вечер.

— А?

Я поднимаю глаза и вижу блондинку с повязкой на голове и лошадиной улыбкой.

— Я вынуждена вас побеспокоить: почему у вас сумка стоит на столе?

— Прошу прощения? — Себастьян обращается к блондинке. Он снимает сумку со стола и кладет ее на пол. Женщина уходит, а Себастьян заказывает еще напитки. Но настроение испорчено, и, когда приносят наши отбивные, мы едим их в полном молчании.

— Эй, — говорю я. — Мы ведем себя, как старая женатая пара.

— Как это? — спрашивает он.

— Сидим, ужинаем вместе и при этом не разговариваем — воплощение одного из моих кошмаров. Когда я вижу подобные, едва смотрящие друг на друга пары в ресторане, мне становится за них обидно. Зачем, спрашивается, напрягаться идти куда-то? Если вам нечего друг другу сказать, почему бы просто не остаться дома и так же сидеть молчать?

— Возможно, в ресторане лучше еда.

— Смешно. — Я кладу свою вилку, тщательно вытираю рот и смотрю по сторонам. — Себастьян, что происходит?

— Что с тобой происходит?

— Ничего.

— Тогда все в порядке, — говорит он.

— Что-то не так, я чувствую.

— Я ем, хорошо? Я могу поесть свою отбивную без твоего непрерывного ворчания?

Я сжимаюсь от смущения и становлюсь крошечной. Я расширяю глаза и заставляю себя не моргать, чтобы не расплакаться. Но, черт, как же мне обидно.