Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
— Надеюсь, вы исполните одно мое желание, — обратилась я ко всем, держа в правой руке агатовую чашу. — Это любимый пиршественный сосуд моего отца. Я помню, как он наполнял его, как подносил к губам. Пил из него. — Я подала знак, и слуга налил в чашу вина. — Как-то раз он сказал, что наши предки привезли чашу из Македонии, но за точность слов не поручусь. В любом случае, в моем сознании она неразрывно связана с отцом, а сейчас я хочу увидеть ее в ваших руках.
Я отпила глоток и передала чашу Александру. Он откинул голову назад, пригубил вина и передал сосуд Селене, которая закрыла глаза и подняла его изящным движением.
— Филадельф
— Все, — ответила я.
Мой младший сын сделал большой глоток, и чаша перешла к Антиллу.
«Что станет с ним?» — задумалась я.
Антоний не предпринимал ничего в отношении своего сына. Он, похоже, считал, что Октавиан просто отошлет юношу в Рим и будет держать под рукой. Впрочем, где мог бы укрыться Антилл, где нашел бы убежище? И Египет, и Индия были ему чужими. Бедный мальчик, римлянин, лишенный родины! Мое сердце сострадало ему.
— Дети мои, — промолвила я, — уже через несколько дней Александрия подвергнется нападению. Ради вашей безопасности вам надлежит безоговорочно следовать указаниям командира моей придворной гвардии. Мы приготовили для вас укрытия в тоннелях под дворцом. Там есть еда, вода, светильники — все необходимое. По получении сигнала вам надлежит незамедлительно спрятаться там. Мы не можем предугадать, что случится потом.
Я помедлила, потом продолжила:
— Что бы ни случилось, чем бы все ни обернулось, помните, какая кровь течет в ваших жилах. Ваше происхождение столь высоко, что его будут чтить даже враги. Ничего не бойтесь.
— Разве мы не собираемся сражаться? — спросил Александр.
— Еще как собираемся! — заявил Антоний своим прежним голосом. — У нас четыре легиона, грозная македонская гвардия и египетские солдаты. Наша кавалерия хорошо обучена, и я сам поведу ее в бой.
— Не забывай о моем флоте, — напомнила я.
К спасшимся при Актии кораблям добавились новые, построенные здесь.
— Мы окружим город оборонительными позициями, — подхватил Антоний.
Похоже, в последний момент, когда всякая надежда утрачена, к нему вдруг вернулись прежняя решимость и энергия. Однако ему следовало раньше позаботиться о сборе своих легионов, о возведении оборонительных сооружений на Ниле, об укреплении Пелузия с его египетским гарнизоном. Слишком поздно душа Антония воспламенилась готовностью к борьбе: сейчас он мог лишь сгореть в этом пламени, как на погребальном костре.
— Октавиан движется к Пелузию, — сказала я детям. — Ему придется идти через пустыню, по безводным пескам, под палящим солнцем.
— Пелузий, — пробормотал Антоний. — А ведь я брал Пелузий… давным-давно.
— Да, тебе это место знакомо, — подтвердила я.
— Тогда я был молодым кавалерийским командиром, и Габиний решил восстановить вашего деда на троне за десять тысяч талантов, — промолвил он, подавшись вперед и обращаясь к Александру с Селеной. — Он послал меня вперед, на захват крепости, а сам спокойно дожидался в Иудее. Я взял ее штурмом, да…
Он мысленно вернулся в далекое прошлое, и годы словно отступили. Голос его изменился.
— Крепость сильная, взять ее нелегко, но я повел штурм, и она пала. Позднее, когда путь был расчищен, прибыл Габиний вместе с царем. Они хотели казнить всех египетских пленников, но я категорически отказался. Заявил, что они храбро сражались и заслужили жизнь. Ох и разозлились же на меня царь с наместником!
Он сделал большой глоток вина.
— Но в результате ты приобрел широкую популярность среди египтян, —
— Да, это стало началом моей взаимной любви с Египтом. С того момента мы стали единым целым.
Он выдержал драматическую паузу.
— А потом, — он доверительно подался к детям, — я встретил вашу мать. Она тогда была не намного старше, чем ты сейчас.
Он взял Селену за подбородок.
— Представить не могу, что мама когда-то была девочкой, — отозвалась та со свойственной детям жестокостью, проистекающей от незнания.
— Была, еще как была, — заверил ее Антоний. — Она была юной, как Персефона, перед тем как ее заполучил Плутон. И я влюбился в нее с первого взгляда.
— Он преувеличивает, — сказала я детям. — Или его подводит память.
— Это чистая правда! — возмутился Антоний.
— Просто любезность, — не согласилась я.
Почему я не полюбила его еще тогда? Я даже не думала, что мы увидимся снова. Слепа я была, если ничего не замечала? Мне хорошо запомнился лишь наш разговор на празднике Диониса. Он тогда рассуждал о винах и проявил снисходительность к слабости моего отца. За это я была ему благодарна.
— У Пелузия есть силы продержаться, — сказал Антоний детям. — Возможно, Октавиан не сумеет сломить оборону. Но что бы ни случилось, помните, что вы в безопасности. На войне есть свои правила, и с детьми высокопоставленных особ обращаются уважительно. Начало этому положил Александр, захвативший жену и детей Дария. Они уже приготовились к смерти или продаже в рабство, но он принял их с честью и даже женился на дочери Дария.
— Ну, уж я за Октавиана ни за что не выйду! — заявила Селена, сердито встряхнув головкой.
— Я же сказал, что они снобы! — рассмеялся Антоний, но тут же посмотрел на детей серьезно. — Послушайте меня, дорогие мои: вам следует всегда поступать сообразно обстоятельствам.
— Да, — подтвердила я, вспомнив строку из Эпафродитовой рукописи, — ибо живая собака лучше мертвого льва.
И пока вы живы, колесо фортуны может повернуться и вознести вас.
Сладость сочных фиг и медового крема, которыми завершилась трапеза, не улучшила наше настроение. Я смотрела на детей, и они казались мне восхитительными: только чудовище захотело бы их обидеть. Но малыши всегда выглядят умилительно, даже детеныши крокодилов и кобр, а жестокосердные охотники убивают их, памятуя о том, кем они станут. Это наполняло мое сердце страхом. Мне оставалось лишь молиться о том, чтобы сочетание нерешительности, политического прагматизма и семейной сентиментальности удержало руку Октавиана, вовсе не похожего на великодушного Александра. Однако он был известен приверженностью к родне — римская семья, несмотря на все святилища Аполлона, оставалась его истинным и единственным богом — а в жилах моих детей тоже текла кровь Юлиев. Поскольку он считал ее священной и превосходящей всякую другую, он не должен проливать ее.
О Исида, пусть будет так!
После того как унесли последние блюда, я встала и раскрыла объятия.
— Придите, дети мои. Я хочу обнять вас, а вы обнимите друг друга.
Все повиновались. Александр с Селеной крепко обхватили мои бока и вплотную прижались головами, Филадельф обнял мои колени. Антоний и Антилл образовали вокруг нас защитный круг.
«Не покидайте меня!» — промелькнула отчаянная мысль, но вслух я сказала совсем другое:
— Никогда не забывайте друг друга и этот миг.