Дневники Пирамиды
Шрифт:
Я видел, сколь трудно ему даётся такое положение, но посоветовать ничего не мог. Или уже не хотел.
Каждый раз, когда мы с ним пересекались, выкроив полчаса на чашку кофе, он принимался рассказывать мне о своих переживаниях, и моя судьба для него была даже не на втором плане.
Летом 201х-го, как раз когда весь Московский сектор гудел, поставленный на уши Юрием Даниловичем ввиду подготовки к будущим войнам Африки и новым экономическим потрясениям, и, наконец, когда такие оперативные бойцы, как Семён, были на вес золота, друг мой умудрился окончательно впасть в немилость своей жёнушки, а вернее всего, её матери.
— Ты представляешь? — говорил он, размахивая
Я без зазрения совести перебивал его.
— Постой, ты о ком?
— Что? — спрашивал он, внезапно останавливаясь.
— Дура — это кто? — уточнял я лениво.
— Ну… мать её, кто же ещё!
Я кивал и слушал дальше.
— «Сенечка, ты не мог бы купить новый?», — передразнивал он тёщу, скрипя голосом и силясь подражать её интонациям.
Меня начинал разбирать смех.
— Я бы купил, — продолжал он, — мне что — жалко? Нет! Но когда она уже третий аппарат за месяц раскокала своими кривыми руками, это куда годится? А?
Я вынужденно признавал, едва не прыская со смеху, что это и впрямь никуда не годилось.
— Нет, эти родственники хуже соседей! — продолжал он строить умозаключения. — Если среди соседей просто друзей быть не может, так среди родственников обязательно найдутся враги! И первый из них — это её мать, так-перетак!
На нас стали оглядываться сидящие неподалёку люди, и я поспешил сделать ему знак — послал в сознание пирамидку.
— Тьфу ты, — сказал он громко, но было видно, что злость его уже стихала, — опять эти твои штуки.
Мы помолчали.
— Ты меня извини, Ваня, но так хочется послать всех вас подальше, особенно этого, — он поднял указательный палец вверх.
Я кивнул и продолжил молча ждать.
Семён постучал пальцами по столу, успокаиваясь, посмотрел по сторонам, допил свой кофе и сказал.
— Знаешь, давно известно, что семья и наука — две несовместимые вещи. И не только наука. Любое искусство, любая деятельность, требующая концентрации и полной самоотдачи, будь то написание книги или исследования древнеегипетских находок. Ну, никак ты не сможешь одновременно погружаться в тонкости интриг придворных Аменхотепа и при этом постоянно отвечать на упрёки в том, что ты вовремя не вынес мусор, не купил новый телефон или не отвёз тёщу на дачу прошлым летом!
— Родственники, — продолжал мой друг, — вот кто делает нас примитами, Ваня! Страшно сказать, но я уже разучился толком отводить глаза женщинам! А почему? А потому что боюсь! Боюсь постоянно, что моя благоверная заподозрит меня в чем-то и устроит скандал. Или поплачется тёще, что ещё хуже, потому что тогда они начнут изводить меня вдвоём. Какая тут Пирамида с её идеалами знания. Смешно!
Он обхватил голову руками и провёл ладонями по лицу, словно пытаясь сбросить с себя наваждение сна. Возможно, его семейная жизнь и была своего рода сном? Или, наоборот, служение Пирамиде являлось таковым? Я холодно смотрел на него и думал: неужели это всегда так? Если бы я, скажем, жил с Ритой вместе… нет! Не могу поверить! Но, с другой стороны, Сеня — далеко не единственный пример. Достаточно вспомнить хотя бы Игоря, который навсегда исчез из нашей компании на втором курсе, стоило ему жениться. Да и много ли история знает примеров выдающихся учёных, художников и поэтов, которые были счастливы в семейной жизни? Немного. Так, может быть, суть примитов вовсе не в отсутствии таланта и стремления к свету знаний, а в том, что они любят семью больше, чем эти самые знания? Свет домашнего очага, уют скромного жилища, размеренная семейная жизнь с одними и теми же вехами на пути — днями рождения родственников,
Я вдруг понял, что Семён пришёл в себя и о чём-то меня спрашивает. На всякий случай я кивнул ему, а он усмехнулся и повторил фразу:
— Ладно, говорю, чего там у тебя с Ковчегом? Мне опять лететь на север?
Я мягко улыбнулся, понимая, что разговор, наконец-то повернул в деловое русло.
— Нет, друг мой, — ответил я, — операция заканчивается, и ты будешь предоставлен сам себе на неопределённый срок.
— О как, — крякнул он от неожиданности.
— Сам распорядился, — добавил я вес своим словам, — тот, кого ты так не любишь.
— Я не слышу заветного «но», — подмигнул он мне в ответ.
Мне пришлось вздохнуть.
— Ты прав, есть одно «но», как всегда.
Он удовлетворённо хмыкнул и уставился в окно.
— Нужно, — продолжал я, — навестить кое-кого в Риме, зачистить там наши следы.
— Ну конечно, опять грязные дела на меня решили повесить. Только в Пирамиде еврей может заниматься зачистками, ей богу!
— Не горячись, — успокоил его я, — нужно всего-то внушить одному строптивому искателю ложное воспоминание вместо того, что он прочёл в архивах Ватикана неделю тому назад, а также забрать кое-какие документы. Их не хватает для полного комплекта Ковчега.
— А кто он такой, сколько лет, посвящённый или нет, семья? — быстро спросил Семён, мгновенно превратившись в профессионала своего дела.
— Это учёный-историк из США, зовут Роберт Лоуренс, сорока двух лет, семьи нет, разведён, детей нет. По шкале Пирамиды ему присвоен уровень четыре, но он непосвящённый. И всё же на всякий случай будь предельно осторожен. Впрочем, тебя учить не надо.
Семён кивнул.
— Когда вылетаю? — спросил он.
— Сегодня. Вот билеты.
Я протянул Семёну свёрток с билетами и пачкой евро, и уже собрался попрощаться с ним, но он жестом остановил меня.
— Погоди, — сказал он. — Есть у меня к тебе разговор.
Я насторожился.
— Просто, Ваня, на правах твоего старинного друга, несмотря на наше недопонимание в последнее время, я должен тебе кое-что рассказать.
— Я очень внимательно тебя слушаю, — ответил я с нескрываемым равнодушием.
— Ты, наверно, думаешь, я опять о своём, о женском, — улыбнулся он. — А вот и нет.
И он поведал мне ещё одну версию моей достопамятной экспедиции в Прагу за липовой библиотекой Ивана Грозного.
По версии Семёна, а) золото никуда не исчезло и б) никакого отношения к евгенистам оно не имело. На самом деле это был всего лишь небольшой эпизод войны между московским сектором Пирамиды и нашими заклятыми заокеанскими врагами, владеющими Федеральной резервной системой США, т. е., проще говоря, с банкирами.
Золото, хранившееся в подвале Чешского народного банка, предназначалось для финансирования закупок оружия Грузией в США, а также шло на содержание некоторых банд-формирований в Афганистане и Африке. Сделки такого рода проводятся обычно наличными деньгами или же драгоценным металлом, чтобы не оставлять следов в виде банковских транзакций. Чешский банк был в данном случае всего лишь перевалочной базой для золота, а операцией на территории Чехии руководил министр финансов этой страны, который вскоре после описанных здесь событий потерял свою должность и уехал в Швейцарию.