Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
— Потому–то и прошу вас уличить их во лжи, что не верю, чтобы они говорили правду.
Но я должен поверить безусловно, без всяких спросов, вот им, четырем, против ста двенадцати домов. А не верю, так «нет правды и порядка в Церкви»! И с этой руготнею, оставив приготовленные листы, отказались от дела, порученного им о. Павлом Савабе, оставили меня. Я зашел в канцелярию и велел известить о. Алексея Савабе, чтобы завтра побыл у меня: быть может, найдутся другие друзья у него, которые постараются за него.
12/25 августа 1902.
Новые священники, перед отправлением на свои места, снабжены антиминсами и всеми другими принадлежностями их священнослужения сполна.
Кроме сего, весь день наполнен смутою Церкви в Коодзимаци. Утром пришли и два часа мучили меня своими рассказами Савва Хорие и о. Семен Юкава. Хоть бы слово новое, чего бы я прежде не знал, что полезно было бы для поправления дела! А слушать должен был не моргнув глазом и не обнаруживая никаким другим знаком нетерпения и скуки. Савва Хорие говорил все время бледный, захлебываясь от волнения и остро наблюдая, слушаю ли я. Главная тема, что диакон Павел Такахаси возбуждает смуту; но сам же, не сознавая того, по–видимому, и доказал, что нет средств уличить Такахаси в этом. Когда Хорие призвал к себе Такахаси и стал укорять его, сей зарекся и заклялся, что ни душою, ни телом не повинен. «Я и утром, и вечером молюсь о вас, как бы о своем отце, — стану ли лгать? И вот вам моя клятва, что я ни на волос не причастен нынешнему волнению христиан против о. Савабе». Таковы были слова ПавлаТакахаси Савве.
— Так что бы я мог бы сделать, чтобы прекратить интригу Такахаси? Позови я его и укори, он и мне так же заречется, а между тем еще больше озлобится и горше станет мутить.
О. Семен Юкава начал было повествование всей истории возмущения; я послушал немного и сказал, что продолжение знаю на память. Предложил он потом практичный вопрос:
— Если из Коодзимаци попросят к больному, или для другой требы, как быть?
— Идите, конечно. Из–за глупости или озлобления мутителей не лишать же благодати освящения и спасения людей, быть может, ни мало не причастных их греху.
Скорым оправданием практичности сего наставления было приглашение из Банчёо–кёоквай от какого–то мутителя о. Романа Циба прийти окрестить внезапно заболевшего кого–то, приготовленного к крещению. О. Роман: «Идти ли?»
— Непременно, сейчас же идите и окрестите.
Он взял крестильный ящик, облачение и пошел исполнять.
В три часа неожиданно ввалилась ко мне в комнату толпа мутителей, человек восемь, и началось галденье.
— Какой ответ на наше прошение?
— Никакого; вам и не обещан ответ. Впрочем, я скажу вам потом что–нибудь, теперь же мне нужно исследовать правильность ваших заявлений. Вы показываете, что за о. Алексея только семь домов, против него — сто двенадцать, но я сомневаюсь, чтобы это было правильно.
— Почему же вы сомневаетесь?
— Хоть бы потому, что при собрании подписей вы употребляли обман, действовали моим именем, говоря, что это мой приказ.
— Этого не было.
— Недаром же мне этим уши прожужжали. Вот это и нужно проверить.
— Скоро ли это сделается?
— Быть может, в неделю, а быть может, и в месяц; когда кончится, тогда я дам вам знать.
— Нам
— Мы недовольны решением и по прежнему прошению, — возгласил один из них.
— Это чем же?
— Да вот по тому пункту, что о. Алексей Савабе разглашает тайны, которые узнает на проповеди.
— Что же, у вас есть какое–нибудь новое доказательство, кроме того, что вы сказали? Если есть, скажите теперь.
На это все замолчали.
— Мы недовольны еще, что вы не утвердили выбранного нами казначея.
— Я же вам объяснил, что это потому, что вы выбрали человека, никогда в Церковь не заглядывающего.
Все это еще членораздельные возгласы, на которые можно было отвечать, поняв их; но беспорядочное галденье усиливалось все больше и больше; постояв и послушав, я ушел из комнаты, велел Ивану перенести приготовленный чай в гостиную и притворить ее; напился чаю, вошел в свою комнату, чтобы взять ключ, сказал еще пребывавшим там мутителям, что «кончивши исследование, дам им знать», и ушел в библиотеку.
Вперед пусть будет непременным правилом: «Говорить только с двумя депутатами, требовать в подобных случаях, чтобы избирали из себя не больше двух и присылали и для разговора со мной; пришедши пусть приносят с собой удостоверение от прочих гиюу, или христиан вообще, что они уполномочены на переговоры».
Недолго побыл я в библиотеке, когда секретарь Нумабе пришел позвать: «Отцы Павел и Алексей Савабе желают видеть меня». Я обрадовался приходу их, думал — это вследствие вчерашнего приглашения мною о. Алексея; стал тотчас же рассказывать, как вчера присланные ими Секи, Ооуци и прочие удивили меня непониманием дела и отказом послужить уяснению правды в пользу своих «симпу». О. Павел Савабе открывает уста, и о ужас! Начинает сыпать теми же выражениями, что я слышал от П. Секи, Ооуци и других. Всматриваюсь в него — лицо искаженное гневом; у его сына лицо тоже гневное и бледное.
— Что с вами, оо. Павел и Алексей? Ужели вы хотите мне помешать вам же послужить, вашу честь защитить? — спрашиваю.
— Мы надеялись на вас; вы обещали, что не измените «решение» (кеттей), а выходит совсем другое.
— Разве я изменил решение? О. Алексей, вы до сего часа состоите священником Церкви в Коодзимаци?
— Состою.
— Но мутители просили взять вас оттуда, разве их просьба исполнена? Разобравши их прошение, я решил, что вы неизменно остаетесь священником там же — когда же отменено то решение?
— Вы приняли от них другое прошение.
— Да, принял, но это не значит, чтобы я изменил прежнее решение. Это дело совсем другое, уклоняющееся в сторону от первого; в новом прошении сто двенадцать домов подписались против о. Алексея, и только семь домов остаются за него; я не верю этому и хочу узнать истину и обличить обман, к которому прибегли собиравшие подписи.
— Их нужно наказать за это, — гневно восклицает о. Павел.
— Они и будут наказаны разоблачением обмана.
— Пантелеймона Сато нужно наказать отрешением от должности учителя Семинарии.