Дни чудес

Стюарт Кит

И действительно, в девять часов тридцать восемь минут начинается ожидаемый мной дружеский разговор режиссера с дочерью. Я сижу за кухонным столом, поедая толстый тост и слушая Регину Спектор. Неслышно входит папа, выключает мой диск и садится напротив.

– Ханна, – бодро начинает он, хлопая ладонями по столу, – я тут подумал…

– Ты подумал и решил, что мне не следует сегодня играть, – говорю я, откусывая кусочек тоста и делая вид, что читаю эсэмэски в телефоне. – Или завтра. Знаешь, просто чтобы обезопасить себя.

– Нет, просто…

– Папа, не надо.

– …на сцене очень жарко, и еще эта напряженная обстановка,

и тебя то и дело куда-то волокут и швыряют и запирают в буфете. Есть даже эпизод, в котором тебе приходится нырять лицом в торт со взбитыми сливками.

– Знаю, – отвечаю я, просматривая бесконечные и малопонятные сообщения от Дженны, которая, пытаясь запутать родителей, изобрела собственный язык эсэмэсок. – Я там была.

Папа протягивает руку, осторожно забирает у меня телефон и кладет его на стол. Терпеть не могу, когда он так делает.

– Следующая постановка будет осенью. Мы непременно найдем тебе обалденно хорошую роль – просто не такую маниакальную. Что скажешь?

Тяжело вздохнув, я смотрю на него. Раньше, когда он глядел на меня таким заботливым родительским взглядом, я всегда слушалась его, но в последнее время это начинает действовать мне на нервы.

– Нет, – говорю я. – Не договорились.

– Да ну?

Он такого не ожидал. Замедленная реакция, как в комедиях.

– Я буду играть в этой пьесе. Ты дал мне эту роль, и я буду ее играть.

– Но, Ханна…

– Папа, я отключилась, когда нас вызвали на поклоны, – вот и все. Сегодня буду пить больше воды. Не стану принимать все близко к сердцу. Но нельзя просто выдернуть меня. Неужели не понимаешь? Нельзя больше так делать.

У него подавленный вид. Мы не часто ссоримся – по сути дела, почти никогда. Подумать только, этот мужик недавно видел, как его дочь спикировала на пол перед зрителями в количестве восьмидесяти пяти человек, – это просто жесть! К тому же я не говорила ему, но в последнее время я очень быстро устаю. Я с трудом преодолела несколько последних недель школьного семестра, едва не засыпая после ланча и тыча в себя циркулем, чтобы не вырубиться на сдвоенном уроке математики. Но я не сдвинусь с места. Меня достали. Нужно сопротивляться.

Мы оба одновременно открываем рты, чтобы заговорить, и в этот момент приходит еще одна эсэмэска. Я хватаю телефон, радуясь поводу отвлечься. Это от Джея, сына Салли. Он спрашивает, можно ли ему ко мне зайти. Я знаю Джея с четырех лет. Мы вместе ходили в детский сад и потом на каждом этапе обучения были обречены на дружбу, избежать которой не могли. Салли и мой папа – лучшие друзья навек, а когда ваши родители дружат, вас стремятся сдружить, нравится вам это или нет. К счастью, Джей – нормальный парень. Он такой большой неразговорчивый тинейджер, бродит по дому, как лабрадор. Теперь мы не так близки, как в детстве, но по-прежнему тусуемся. Он играет в видеоигры, я читаю комиксы, и мы часами просиживаем на одном диване. Правда, в последнее время он стал каким-то впечатлительным, не знаю почему. Слишком часто беспокоится о том, как бы не показаться этаким жирным социальным изгоем. То есть ему определенно следует время от времени обращать внимание на личную гигиену, и его смехотворно длинные неопрятные волосы уже лет десять как вышли из моды, но людям он нравится – нравится потому, что в этом невероятно циничном мире он прямо-таки кипит энергией и энтузиазмом. К тому же он вроде как симпатичный, но мне неловко думать о нем «с этой стороны» – отчасти потому,

что мы росли вместе, а еще потому, что он склонен относиться ко мне как к какой-нибудь болезненной наследнице из викторианской мелодрамы. В этом образе нет буквально ничего сексуального, если только вы не боготворите нижние юбки и чахоточную бледность. Я точно не боготворю.

– К нам собирается заглянуть Джей, – растягивая слова, сообщаю я.

– Здорово! – Папа явно радуется перемене темы разговора и с ходу возлагает надежды на тонизирующее воздействие тусовок с мальчиками. – Я еду в «Сейнсбери», куплю вам что-нибудь пожевать!

Не позволю ему так легко отделаться!

– А ты знал, что, когда в тысяча девятьсот сорок восьмом году ставили «Макбета», Диана Виньяр в сцене сомнамбулизма упала в оркестровую яму с высоты пятнадцать футов? Она вернулась на сцену на следующий вечер. Просто всех огорошила.

– «Шотландская пьеса», – уточняет папа.

– А?

– Ты назвала ее «Макбетом», а следует…

– Отстань, – говорю я.

Он улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ.

Я решаю принять ванну и лежу в ней, стараясь не прислушиваться к своему сердечному ритму и не сосредоточиваться на его стаккато. Папа кричит: «пока!», и за ним захлопывается входная дверь. Почти час я лежу в благоухающей пене, размышляя о предстоящем лете и о том, чем займусь. Возможно, папа будет настаивать на нескольких целевых поездках, обычно в разные театральные места. В то время как другие семьи отправятся в Испанию или Италию, мы посетим Олдвинкл в Нортгемптоншире, чтобы увидеть место рождения Джона Драйдена, или будем смотреть мистерии в Йоркском соборе. Это хорошо, так устроен мир. Но это не… ненормально, как мне кажется. Интересно, когда следует попросить его оставить меня в покое?

Я начинаю одеваться, и в это время папа возвращается из супермаркета. Минут двадцать он с грохотом ходит по дому, занимаясь бог знает чем, а потом снова уходит. Спустившись вниз, я нахожу записку:

По всему дому спрятаны угощения для тебя и твоего дружка Джея. Не скучайте. Увидимся позже. Я в театре, расследую с Шоном потоп. Не волнуйся – у меня есть защитные очки и трубка для подводного плавания. Папуля.

Угощения? «Дружок Джей»? «Папуля»?! Какой же он несносный мужлан!

Через несколько минут раздается звонок входной двери, потом слышится громкий стук и опять звонок. Это Джей. Я тащусь через нашу крошечную гостиную с ее расшатанным кофейным столиком, заваленным газетами, и полками, прогнувшимися под тяжестью пьес Фейбера и классикой издательства «Пенгуин». Обои с безвкусным рисунком 1960-х кое-где отстали от стен, в углах видны пятна плесени, но папа и не думает хоть что-то с этим делать. «Это шик Джо Ортона», – говорит он. Но я напоминаю ему, что Джо Ортона до смерти забил дубинкой его бойфренд.

Я открываю дверь, и вот он, Джей, в шортах с накладными карманами, в футболке с принтом рок-группы «Blink 182» и бейсболке с буквами «NY», надетой козырьком назад. Я поскорее впускаю его в дом, чтобы избавить от дальнейшего публичного унижения.

– Приветик, – говорит он, поднимая изодранный рюкзак. – Я принес PlayStation 2, давай играть!

– Не собираюсь я играть в «Medal of Honor», – отвечаю я. – Или в долбаную «ФИФА». Папа говорит, что спрятал где-то в доме угощения. Не знаю, что он имеет в виду, но, думаю, стоит посмотреть.