Дни и ночи Невервинтера

Волошина М. Н.

Обычно она сама обрабатывала свои раны, и, по возможности, не привлекала к ним всеобщего внимания. В экстренных случаях рядом с ней всегда оказывались Бишоп или Элани. Не то чтобы она не доверяла Касавиру, наоборот, в его способности лечить она не сомневалась, просто так получалось. Но на этот раз, посмотрев на лохмотья расплавленного доспеха, приставшие к горящему от боли плечу, Эйлин поняла, что без его помощи вряд ли обойдется. Когда, усадив ее на низенькую кушетку, он опустился рядом на одно колено, она зажмурилась и приготовилась терпеть адскую боль о того, что от обожженной кожи будут отдираться ошметки наплечника. Но ощущения были на удивление терпимыми. Оказалось, его руки могут не только приводить

в сознание и останавливать кровь, но и ослаблять боль. Рукава доспеха и нижней рубахи пришлось полностью оторвать. Нейтрализовав остатки кислоты какой-то жидкостью из сумочки на поясе, он обработал поврежденное место заживляющим снадобьем и быстро наложил удобную, не стесняющую движений повязку. Для этого Эйлин пришлось снять доспех и остаться в одной рубахе. «Похоже, у него в таких делах опыта больше, чем у кого бы то ни было из группы. Надо брать его на сложные задания», — решила она. Впрочем, не только практические соображения приходили ей в голову, когда паладин ловко перевязывал ее, бережно поддерживая плечо то одной, то другой рукой, и делая для надежности перетяжки через грудь и спину. Она ловила себя на том, что ей просто приятны прикосновения его теплых заботливых рук. Она невольно вспомнила своего приемного отца, лесного эльфа Дэйгуна, который на ее памяти ни разу не прикоснулся к ней без особой необходимости. Сколько Дэйгуну лет? Боже, она даже этого не знает. Но, судя по внешности, по человеческим меркам он мог бы быть лет на десять старше Касавира.

Ожоги на шее были незначительны, на кожу попала лишь пара капель, не проникнув глубоко. Он просто заживил их руками.

— Ну, вот, думаю, рубцы будут не очень заметны, — сказал Касавир, проверяя, надежно ли сидит повязка.

Когда он помог ей надеть доспех, она благодарно пожала его руку.

— Спасибо, Касавир, я и не знала, что ты такой отличный лекарь.

— Это моя работа, — с усмешкой ответил он, — и поверь, есть только один человек, который делает ее лучше меня — отец Иварр. Так что, обращайся, если что. Кстати, когда ты дралась — это было зрелище! Ты лучший боец на двух мечах из всех, что я видел.

Эйлин улыбнулась. Ну вот, она и дождалась комплимента от Касавира.

— Спасибо. Ты тоже был неплох.

— Я хочу обыскать тело, — заявила Эйлин, когда они направились к выходу.

Касавир поморщился. Мародерство было ему отвратительно.

— Неужели без этого нельзя?

— Кто знает, у него может быть что-то важное из того, что принадлежит этому дому.

— Хорошо, — согласился он, подумав, — ты права.

У некроманта оказалось лишь несколько золотых, которые Эйлин быстро сунула в карман, пока Касавир не видел, и какой-то амулет, видимо очень старый. Она поднялась, рассматривая его. Увидев амулет в руках колебавшейся девушки, Касавир быстро подошел к ней.

— Позволь, я взгляну.

Металл амулета местами позеленел, но его лиловый камень был чистым и блестящим.

— Я помню этот амулет. Мне его подарила матушка, когда я был ребенком. Если не ошибаюсь, он дарует мудрость. Я потерял его, когда играл с ним.

Он вздохнул и задумчиво произнес:

— Может быть, его-то мне и не хватало в пору моей беспутной юности. Ты не возражаешь, если я заберу его?

— Можно было и не спрашивать, Касавир.

— Спасибо. Пойдем дальше?

— Показывай дорогу.

* * *

Убив по дороге еще несколько заплутавших жертв некроманта, они, наконец, добрались до чердака. Там было очень пыльно, душно и тесно от расставленных по углам и сваленных в кучу вещей. Касавир стал рыться в каком-то хламе в углу, а Эйлин с интересом рассматривала старые вещи, покрытые толстым слоем пыли. Какие-то ящики, шляпные коробки, подсвечники, посуда, старые доспехи, пара ржавых копий и щитов. Среди всего этого она

увидела что-то похожее на картину, укутанную холстом. Осторожно откинув холст, Эйлин чихнула от поднятой пыли. Под холстом и в самом деле оказалась картина — портрет красивой женщины лет тридцати. В ее облике было что-то знакомое. Черты лица ее были не вполне правильны и даже тяжеловаты, но исполнены благородства. Прямой нос, тонкие брови вразлет, шикарные черные волосы, уложенные в высокую прическу. Но главное — глаза. Они были пронзительно-голубыми, чистыми и прозрачными, как северные озера. Взгляд ее был немного печален. Эйлин украдкой посмотрела на Касавира. Да, он определенно похож на мать. «Он был ее единственным, наверняка, обожаемым ребенком, — думала девушка, глядя на портрет. — Должно быть, он тяжело переживал ее смерть. Двенадцать лет. Сложный возраст. Не искал ли он смолоду утешения в объятиях всех этих женщин? И не оттого ли совершил столько ошибок? Легко судить человека, не зная, что ему пришлось вынести. Один на один с суровым отцом. Я это хорошо понимаю».

Касавир подозвал ее к себе. Она поспешно накрыла картину и подошла к нему.

— Вот он. Цел и невредим.

Это был небольшой, искусно сделанный, но очень старый сундучок. Позолота на углах потускнела, а лак потрескался.

— Странно, он не выглядит крепким. Зачем нужно было его запирать, если его легко сломать?

— Не все так просто, — не без гордости ответил Касавир, — этот сундучок только сверху деревянный, а внутри — настоящий сейф. Отличная работа отличного мастера.

— Ты будешь его открывать или просто заберешь?

Касавир немного помедлил с ответом и, решившись, произнес:

— Я открою его. Я хочу, чтобы ты сама увидела то, за чем мы сюда пришли.

Эти слова взволновали Эйлин. Нечасто ей приходилось видеть родовые бумаги знатных фамилий.

— И как ты его откроешь? — поинтересовалась Эйлин. — У него ведь нет замка.

— Дай мне, пожалуйста, нож. Смотри.

Касавир приподнял ножом верхнюю часть крышки. Там оказался небольшой, вытисненный в металле крышки герб в форме кленового листа.

— Это магическая ловушка, — объяснил Касавир, — реагирует на прикосновение любого, кроме того, кто запечатал ее.

Он вытер руку платком и прикоснулся к печати. Она засветилась голубоватым светом, раздался щелчок, и крышка открылась.

В сундучке оказалось несколько богато расписанных, тисненых золотом бумаг, на которых было что-то написано непонятным Эйлин старинным шрифтом. Золотые гербы, шелковые знаки, печати из красного сургуча. Ей было странно смотреть на все это. И тем более странно было сознавать, что все это принадлежит Касавиру, у которого денег и на ночлег в таверне едва хватало, пока она не взяла его к себе в отряд.

Ее внимание привлек большой свиток, стянутый шелковой веревкой с золотом.

— Можно?

— Да, смотри, — ответил Касавир, немного подумав.

Эйлин развернула свиток. Это оказалось генеалогическое дерево. Имена и фамилии мужчин и женщин, даты, запутанные линии, крестики. И последнее имя, на самом верху древа. Ильмар Лоннсборг. Рядом — Марбл Гренваль. Крестик.

— Что это значит? — спросила Эйлин.

— Бесплодная ветвь, — глухо ответил Касавир, — древний могучий клен больше не даст побегов.

— Ильмар. Красивое имя, — промолвила Эйлин.

— Ильмара Лоннсборга больше нет! — Резко ответил Касавир. — Он не выполнил свой долг перед семьей и оказался недостоин носить это имя.

— Может быть, тот Ильмар и не был достоин. А нынешний?

Касавир раздраженно тряхнул головой.

— Эйлин, это все не имеет смысла. Нам лучше поскорее уйти отсюда и забыть об этом.

Она удержала его за локоть и резко произнесла:

— Нет, постой!

Он с удивлением посмотрел на нее. Она быстро заговорила, повышая голос: