Дни, как сегодня
Шрифт:
Юлия
Солдаты просили у нее прощения за то, что застрелили меня. Ведь было темно, граница была рядом, и алюминиевая труба, которую я нес, показалась им стволом автомата. Если бы я только ответил на их окрики, но я, как обычно, промолчал. Юлия плакала, так красиво, так искренне, как может плакать только тот, кто в жизни знал одно лишь хорошее.
Они рассказали ей о трех пулях, что попали в меня, две из них — в основание позвоночника, о том, как я закричал от боли… Нет, мне совсем не было больно, но я решил притвориться, как и всегда, когда шептал ей «Я люблю тебя», а про себя добавлял — «Как бы не так».
… Слезинки скатывались по высоким скулам и нежным щекам Юлии и дальше — на изгиб точеной шеи. Один из двух офицеров, тот, что помоложе, положил руку ей на плечо, как бы желая поддержать; у нее дрогнула нижняя губа, — Юлия почувствовала его желание. Многие символы окружающего мира были понятны нам только благодаря любви: свет луны — сон, боль — реальность, и их эпицентром стала переносица моего сломанного носа. Сейчас все это для меня ничего не значит.
…Когда я был ребенком, меня часто преследовал ночной кошмар, в котором ангелы с лицами, покрытыми фурункулами, засыпали меня кучами дерьма. Мне и сегодня не нравится, что меня хоронят.
Юлия возвращается с похорон, сбрасывает плат, закрывает раздвижную дверь в кухне, затыкает щель между дверью и полом — я не могу на все это смотреть. Она открывает газ, медленно усаживается в углу, оперевшись спиной о стену, свободно распускает волосы по плечам. Через шестнадцать минут, когда она умрет, исчезнет и наша любовь. Будь я жив, я бы смеялся до слез.
Аркадий Хильвэ едет на автобусе N5
— Сукин сын, — процедил толстый и с силой ударил кулаком по скамье, на которой сидел. Аркадий продолжал рассматривать фотографии в газете, полностью игнорируя подписи к ним. Время шло медленно. Аркадий ненавидел ждать автобус.
— Сукин сын, — снова сказал толстый, на этот раз громко, и плюнул на тротуар возле ног Аркадия.
— Ты со мной разговариваешь? — спросил Аркадий, несколько удивленный, и поднял глаза от газеты, встретившись взглядом с совершенно пьяными глазами толстого.
— Нет, я разговариваю со своей задницей, — рявкнул тот.
— А, — протянул Аркадий и погрузился в газету. В ней была цветная фотография куч изуродованных тел на площади перед муниципалитетом. Аркадий продолжил листать газету в поисках раздела «Спорт».
— Я ведь с тобой говорю, ты, пидор, — толстый поднялся со скамьи и встал перед Аркадием.
— А, — повторил Аркадий, — я так и подумал вначале, но ты сказал, что…
— Неважно, что я сказал, ты, вонючий араб.
— Русский, — поспешил Аркадий спрятаться за той половиной своей семьи, которая пока не подверглась нападению. — Моя мать из Риги.
— Ну да? — проговорил толстый с недоверием, — а отец?
— Из Шхема, [9] — признал Аркадий и вернулся к газете.
9
Шхем (арабское название — Наблус) — небольшой город в Израиле (на оккупированных территориях — Семён), населенный арабами.
— Две болезни в одном теле, — сказал толстый. — Что они еще изобретут, чтобы отобрать у нас работу?
В газете была фотография обугленных курдских карликов, вылетавших из чрева огромного тостера, и любопытный Аркадий на минуту пожалел, что дал зарок не читать
— Встань, — приказал толстый.
Аркадий наконец-то дошел до желанного раздела «Спорт». Там была фотография негра, висевшего на ободе баскетбольной корзины, а вокруг него в кружок танцевали десятки молодых людей, размахивавших красными флагами. Аркадий не устоял перед соблазном и пробежал глазами заголовок над фотографией: «Процесс омоложения команд «А-Поэль» вступил в высшую стадию».
— Я сказал тебе встать, — повторил толстый.
— Я? — спросил Аркадий.
— Ну не задница же моя, да — ты, — проговорил толстый.
Аркадий встал.
До того, как быть повешенным на улице Усышкина, этот негр отыграл два сезона в сборной колледжа в Северной Калифорнии — прочитал Аркадий, продолжая поступаться принципами. Было уже пять часов, а автобус еще не приехал. В речи по радио глава правительства обещал реки крови, а толстый был выше него на голову. Аркадий врезал толстому коленом в пах и сразу добавил обрезком железного прута, который прятал в газете. Толстый упал на землю и завыл: «Арабы! Русские! Спасите!» Аркадий вломил ему еще разок прутом по башке и снова уселся на скамью. Автобус подошел в 5.07.
— Что с ним? — кивнул водитель головой на толстого, который продолжал лежать на тротуаре.
— Он не едет, — сказал Аркадий.
— Это я еще могу видеть, — проговорил водитель. — Разве не нужно помочь ему или что-нибудь?
— Он эпилептик, — ответил Аркадий. — Самое лучшее — не трогать его.
— Если он эпилептик, то откуда вся эта кровь? — допытывался водитель.
— А я знаю? — пожал плечами Аркадий. — Из речи премьер-министра по радио. — Он убрал проездной в карман и уселся в конце салона возле какого-то старика в берете и очках, который разгадывал кроссворд.
— Дрозд, — сказал старик.
— Певчая птица — пять букв, — громко продекламировал Аркадий.
— Тебя вообще кто-нибудь спрашивает, ты, араб вонючий? — выпалил старик.
— Излюбленный риторический вопрос солдат пограничной стражи [10] — сорок две буквы, — выдал Аркадий без запинки.
— Неплохо для френка, [11] — пробормотал старик одобрительно.
— Я люблю кроссворды, — ответил Аркадий и скромно опустил голову.
10
Пограничная стража (Мишмар а-гвул) — части израильской армии, отвечающие за поддержание порядка внутри страны, в том числе — на оккупированных арабских территориях.
11
Френк — так в Израиле пренебрежительно называют евреев-выходцев из восточных стран.
Когда подошла остановка Аркадия, старик снял с головы берет и оторвал от него шнурок, который болтался сзади: «Возьмите, молодой человек, возьмите от меня в подарок».
— Спасибо, дедушка, — Аркадий взял берет и поспешно вышел из автобуса.
Автобус отъехал, Аркадий отработанным движением опустил головной убор в зеленую мусорную урну и бросился на землю.
Взрыв прогремел через несколько секунд, и Аркадия осыпало мусором. Аркадий поспешил к облицованному мрамором зданию, в котором жил он и его семья, быстро поднялся по лестнице и, тяжело дыша, вышел на крышу.